— Наконец-то это злосчастное Тараканово будет взято! — радостно воскликнул Куликов.
На КП с нетерпением ожидали доклада о развитии успеха. Комбриг усилил левофланговый батальон еще одним подразделением. Моряки вновь поднялись в атаку, но... к 17 часам наступление наше приостановилось. Морякам так и не удалось пробиться к горстке своих друзей, окруженных в Тараканове. Был отдан приказ: «Закрепиться».
...На редкость непогожий февральский день клонился к концу. Густые бесформенные облака тяжелой свинцовой громадиной медленно плыли на восток. Быстро темнело. Протяжный зуммер подозвал меня к телефону. Из первого батальона сообщили, что ранен Кутенев, но где он, пока неизвестно. На сердце боль, досада, полынная горечь. Пробую выяснить, насколько серьезно ранен Кутенев. Никто этого не знает. Позже стало известно, что в батальоне по каким-то причинам тормозится вывоз раненых. Направляю туда инструктора политотдела Виктора Куликова.
— Немедленно организуйте эвакуацию раненых! Разыщите Кутенева и вывезите его в медсанбат.
Куликов ушел и примерно через час доложил, что ночью ничего путного узнать не удалось, что на переднем крае пока неразбериха. Пришлось пойти в батальон самому. Шел в полной темноте, то и дело проваливаясь в бомбовые и снарядные воронки. Противник вел изнурительный минометный огонь. Вспышки пламени озаряли черную от смрадной гари местность. Линия фронта чем-то напоминала море, которое после бушевавшего шторма постепенно успокаивалось и переходило к штилю. Шел я довольно-таки быстро. Длинный, сутуловатый матрос Кубышкин — кок наш, которого в последнюю минуту, несмотря на возражения, чуть ли не силой, урядил со мной начальник штаба, — еле успевал за мной.
Я не перестаю думать о наших неудачах, раненых, Мише, о тяжелейшем положении моряков в Тараканове...
Позади послышался шум. Я остановился. Оказалось, споткнулся Кубышкин и съехал на дно крупной воронки. Подхожу к нему, спрашиваю, в чем дело.
— Нога... Понимаете, ступить не могу, — огорченно отзывается Кубышкин.
Я спустился к нему, помог подняться и с трудом вытащил кока наверх. При падении у него подвернулась нога. Произошел вывих. Раз, другой, третий я потянул его ногу. Чувствую, матросу больно, он шумно дышит, но крепится, молчит. Что-то хрустнуло в ноге. Говорит, легче стало. Он встал, но ступить на поврежденную ногу не может. Пробую ему помочь добраться до КП. Тоже не получается. Ничего не остается, как оставить его ждать санитаров.
— Не унывай, Кубышкин. Доберусь до батальона, направлю к тебе людей с носилками, — успокоил я кока.
— Да вы за меня не беспокойтесь. Я дождусь их. Вы-то один пойдете... Ах какой я растяпа!
Иду дальше, метров четыреста-пятьсот осталось, и в это время впереди, справа и слева от меня, застучали два гитлеровских пулемета. Трассы светящихся пуль прижали меня к земле. К счастью, лежать долго не заставили. Замолчали. Я поднялся и ускоренным шагом пошел вперед. Но вот и долгожданная траншея. Наталкиваюсь на секрет. Говорю должность и фамилию. Патрульный объясняет мне, как разыскать землянку комбата. Нахожу ее быстро. Там тесно, сыро, холодно. На снарядном ящике чадит вовсю коптилка. Прошу комбата направить санитаров к Кубышкину, потом ведем разговор о бое. В землянку протиснулся комиссар батальона Колдов. Шинель на нем помята, в грязи. Осунувшееся лицо потемнело, голос потерян. Он с трудом держится на ногах.
— Плохи наши дела, товарищ батальонный комиссар, — хрипло заговорил Колдов. — Все наши атаки отбиты. Три раза сам ходил... И ничего. Так и не смогли помочь нашим в Тараканове.
Колдов повалился на ящик из-под патронов. Он, наверное, упал бы на пол, если бы я не поддержал его.
— Досадно. Понимаете, как досадно, Андрей Сергеевич! — И Колдов опустил голову, руками закрыл лицо. — Две-три минуты назад там прогремели пушечные выстрелы. Прострочило еще несколько автоматных очередей — и все... Несколько часов наши держались в деревне! Пушку приволокли, сволочи...
Мы вышли из землянки. Молча постояли в траншее. Близкие пулеметные очереди врага тонули в вое усиливающейся вьюги. Геройская гибель моряков в деревне, безуспешность наших многочисленных атак, большие потери, печальное известие о помощнике по комсомолу — все это обжигало сердце. Наконец, прерывая затянувшуюся паузу, я спросил о Кутеневе. Колдов рассказал, как комбат, он и политрук направились в боевые порядки, как уверенно Миша взял на себя командование фланговой ротой и повел моряков в. атаку на Тараканово. Вскоре он был ранен в бок и руку, ему перевязали раны, и он снова нагнал подразделение. Около самой деревни его сразила пуля. Колдов об этом узнал от секретаря комсомольской организации и раненого моряка.