На правом фланге мы задержались у станкового пулемета. Два матроса установили его мастерски. Оба были ранены, но уйти в санроту отказались.
— У нас с фашистами особый счет, — сказал один из них. — Сегодня гитлеровцы трех пожилых солдат убили. У одного осталось девять детей.
...Давно уже перевалило за полночь, когда из части вернулся в политотдел секретарь партийной комиссии политрук Нигмитзянов. Он, как всегда, предельно коротко доложил о выполненном поручении. Командир бригады пригласил за стол. Из кухни потянуло приятным запахом жаркого. Заботливый кок Кубышкин приготовил вкусный обед и ужин вместе. За обедом все были оживлены. Больше всех говорил Кульков.
— Посмотрю я на фашистов — нахалы они большие. Бомбить путем не умеют, а клюют и клюют. Три недели бомбят нашу деревню, а толк какой? Один шум.
— Не говори глупостей. Пощипали основательно. Хуторок от деревни остался, — проворчал Муравьев.
— Конечно, я далек от того, чтобы делать какие-то обобщения. Немцы воевать умеют. Немало у них хороших летчиков и частей. Но те, что на нас нацелены, дрянь. Дерьмо!..
— Не занимайтесь шапкозакидательством, дорогой, — прервал я бахвальство майора Кулькова. — Штаб надо переместить, иначе мы останемся без штаба и его начальника.
К сегодняшнему утру половина деревни оказалась сметенной. Оставшиеся дома были покалечены: продырявлены осколками, у многих вырваны двери, сорваны крыши. Около дома командования, в котором проходил наш ночной обед, и где весь день провел начальник штаба, несколько крупных воронок. Удивительно, как уцелел сам дом! Только новый, добротный сруб из толстенных бревен и спас положение. Я сказал, что с бомбежками не шутят, и много полезнее будет для дела, если майор Кульков покончит со своей беспечностью и будет также в необходимых случаях пользоваться укрытием.
Меня поддержал Муравьев. Разговор закончился тем, что Сухиашвили приказал подготовить другое место для штаба.
— На волю случая мы полагаться не можем! Не исключено, что они пронюхали, где размещается наш штаб. Сегодняшняя продолжительная бомбежка деревни говорит за это.
Указание комбрига начальник штаба молча принял к исполнению. Он посмотрел на меня и улыбнулся. В его взгляде я прочитал: «Прав оказался ты. Молчу». Михаил Михайлович никогда не уходил от ответственности и не перекладывал ее на других, если был виноват сам.
Наш комиссар бригады Муравьев к концу обеда совсем занемог. Уже несколько дней он чувствовал себя плохо, но старался этого не показывать, упорно крепился, не ложился, пытался преодолеть болезнь на ногах. Днем он все время находился в частях, вечером слушал доклады, давал советы, журил за упущения. Только вечером он, как бы стыдясь недуга, сказал:
— Как некстати навалилась хворь. В чем дело, понять не могу. Простудился, что ли?
На мое предложение показаться врачу замахал руками:
— Что ты! Уложит как маленького. Я их брата хорошо знаю!
На этом тогда закончился разговор о его болезни. Сегодня, однако, он не в силах был скрыть свое состояние. Тучный, переутомленный работой и напряженными боями, одолеваемый болезнью, военком слег, жалуясь на сильную головную боль. Термометр показал тридцать девять с половиной градусов. Врач послушал его, расспросил о самочувствии и, подумав немного, объявил:
— Очень похоже на сыпной тиф. Необходимо немедленно эвакуировать.
На рассвете мы расстались с нашим боевым другом — Анатолием Алексеевичем. Прощаясь, он грустно сказал:
— Желаю вам устоять, и не только устоять, а двинуться вперед. Верю, что скоро вернусь.
Муравьева отвезли вначале в медико-санитарный батальон, а через сутки на самолете эвакуировали в глубь страны. Меня вскоре же назначили комиссаром бригады, а начальником политотдела по совместительству стал Батенин.
С вечера разгулялась вьюга. Снег повалил вначале мокрый, затем начал хлестать с крупой. В косах берез, в проводах связи выл, путался ветер, сухо и ломко скрипели осинки. Пьяно раскачивались мохнатые ели. Быстро заносило дороги, тропы, землянки...
В такую непогодь думать о наступлении немцев особенно не приходилось. Плохо одетые, не привыкшие к нашим морозам, зимой они, как обычно, не наступали. Но на этот раз им пришлось расстаться с уютом домов и землянок. Не на шутку всполошенный положением своих войск под Старой Руссой, фюрер погнал их на выручку холмской группировки. Едва утром прекратился снегопад, как появились бомбардировщики, а потом началась и артподготовка. Она продолжалась почти весь день. Фашисты явно пытались расчистить от нашей противотанковой артиллерии большак Локня — Холм.