Выбрать главу

Командиры батальонов доложили, что у них ночь прошла спокойно. Артиллерийский налет своей массой обрушивается на глубину обороны бригады. По их мнению, он не должен затянуться. Так оно и случилось. Сначала гитлеровцы оставили в покое передний край и вторую линию нашей обороны, а через несколько минут прекратили обстрел «батареи».

Стало тихо. В блиндаже буйно клубилась пыль, поднятая с земляного пола близкими разрывами тяжелых снарядов. Я вышел. Часы показывали четверть восьмого. Холодный утренний воздух, перемешанный с гарью и неосевшим пороховым дымом, ударил в лицо. Дежурный по КП доложил, что все обошлось благополучно: поврежден один блиндаж, люди не пострадали. Все другие снаряды легли на пустое место. Апрельское солнце поднялось высоко и ярко освещало все вокруг. Стряхнул шинель, смахнул пыль с ворота гимнастерки и направился к начальнику политотдела Батенину.

Пошел, однако, к нему не прямым путем, а около других блиндажей. «Батеньки мои, сколько напахали! И какие глубокие воронки! Словно какая-то щадящая рука отводила опасность от блиндажей! Удивительно, столько положено снарядов — и ни одного прямого попадания! Счастье. Настоящее счастье», — думал я, подходя к жилью Батенина.

Блиндаж его находился метрах в пятидесяти от нашего. Батенин сидел за складным столом и, как видно, правил очередное донесение при слабом свете коптилки.

Дверца блиндажа была слабо освещена, и меня он не сразу увидел, а когда рассмотрел, встал, улыбнулся:

— Ты, я вижу, тоже раненько поднялся, разбудили, наверное. Да ты проходи, проходи, только осторожнее, не споткнись. Мои орлы еще спят. Недавно из частей вернулись. Смотри, их даже разрывы тяжелых снарядов не разбудили.

Крохотный блиндажик был переполнен. Политотдельцы спали вповалку, на полу, плотно прижавшись друг к другу. Саперов в бригаде осталось мало, а те, кто и был, дневали и ночевали на переднем крае. Строить блиндажи для штаба было некому, поэтому аппарат политотдела, как, впрочем, и весь штаб, ютился в тесноте.

Осторожно ступая между спящими, я добрался наконец до стола, и мы, крепко пожав друг другу руки, сели. Батенин закончил правку и прочитал политдонесение вслух. Документ был хорошо отредактирован, написан емко и объективно. Иван Степанович рассказал о том новом, что доложили ему инструкторы, , вернувшиеся из частей.

Батальонный комиссар Батенин с присущей ему энергией в эти дни развернул кипучую деятельность. Быстро создавались новые и укреплялись прежние ротные партийные и комсомольские организации, обобщался опыт прошедших боев. В политическом отделе хорошо организовали прием сводок Совинформбюро и разъяснение их матросам.

Батенин был вездесущ. Он появлялся то там, то здесь. Многих частенько распекал.

Артиллеристы одной батареи формально отнеслись к выполнению приказа поставить пушки ближе к переднему краю с тем, чтобы они могли вести огонь прямой наводкой по танкам. Появился Батенин.

— Вы что думаете, фашисты вас в покое оставят? — обратился он к командиру батареи. — Почему как следует не врезали в землю орудийную площадку?

— У нас времени было мало, — попробовал оправдаться командир батареи.

— А у соседей разве больше было времени? Столько же. А как толково у них оборудована позиция! Почему? А потому, что там восприняли приказ как ответственнейшую боевую задачу! А вы? Командовать надо, а не при сем присутствовать! Тогда и оправдываться не придется! Да будет вам известно, враг прежде всего нанесет удар по выдвинутой на прямую наводку артиллерии. Наведите порядок! И для личного состава оборудуйте настоящее убежище. Ведь то, что вы сделали, курам на смех.

— Все будет учтено и исполнено, товарищ батальонный комиссар, — пообещал смущенный и вспотевший командир.

Особенно доставалось от Ивана Степановича хозяйственникам. Бывали случаи, кое-кто из них проявлял беззаботность к нуждам бойцов и командиров. Он буквально набрасывался на такого работника. Лицо Ивана Степановича в такие моменты становилось просто страшным, и без того крупные ноздри еще больше расширялись. Порой по часу-полтора учил он заботливому отношению к бойцу нерадивого хозяйственника.

Два дня назад, возвращаясь с переднего края, я заглянул к нему и наблюдал заключительную часть такого разговора. На этот раз перед Иваном Степановичем навытяжку стоял исполняющий обязанности начальника вещевого довольствия бригады. Накануне, возвращаясь с передовой, Иван Степанович увидел у некоторых моряков разбитую обувь.

— Неделю назад, целую неделю назад вы получили из батальона заявку на обувь. И не было бы обуви! А то лежит преспокойно чуть ли не у вас за пазухой! — жестикулируя, выразительно, с расстановкой говорил Иван Степанович. — Вы ухитрились эту заявку положить под сукно. Да как вы могли так поступить?! А посмотрите на него, товарищ комиссар, — обратился он ко мне, — сам обут, тепло одет, пули его не беспокоят, снаряды во второй эшелон тоже залетают не часто, а на людей, проливающих кровь за Родину, он наплевал...