Когда вдалеке мелькнул слабый свет от фар и машина стала быстро приближаться, разведчики встали на середине дороги и, энергично махая автоматами и сигналя фонарями, требовали остановиться. То же делали в пятидесяти метрах позади Перекрестов и Дубровин. Здоровенный крупповский грузовик заскрипел тормозами.
— Шнель, шнель! — стуча в дверцу автоматом, торопила водителя Тоня.
Как только дверца приоткрылась, Гус, отодвигая Тоню, вскочил в кабину и, приставив дуло автомата к груди фашиста, крикнул: «Хенде хох!» Солдат опешил и, щурясь от наведенного Тоней луча фонарика, поднял руки. Тоня по-немецки приказала ему открыть другую дверцу, обежала спереди машину и тоже забралась в кабину. За нею следом втиснулся Перекрестов, с другой стороны — Дубровин. Гус оттеснил гитлеровца, взял руль, отъехал на обочину и тут же выключил фары. Он предложил Перекрестову приподнять капот и делать вид, что копается в моторе.
Тоня начала допрос. Перепуганный гитлеровец сообщил, что машина нагружена минами. Это был второй рейс солдата. Он мог заночевать и на станции, где брал груз, но спешил, потому что вечером в Тараканове обещал встретиться с недавно приехавшим из Германии земляком. Солдат подтвердил далее, что какой-то штаб находится в небольшой деревушке, поблизости от деревни Сопки, в двадцати километрах отсюда. Въезжать туда запрещено, но он бывал там. Машину можно оставить метрах в семистах. Просил не убивать его, предложил привезти их в деревню. Обещал оказать и другую помощь, какая только потребуется.
— Принимаем твою помощь. Но если покривишь душой — смерть! — сказал Гус.
Тоня перевела. Немец заволновался и попросил взять его с собой, в плен, а то ему и его семье капут.
За руль сел Гус. Он ловко развернул машину и направил в сторону Локни. Ганс говорил об особенностях дороги, на выбоинах советовал ехать плавнее: груз опасный. Тоня переводила. Проскочили Сопки и через некоторое время свернули на проселочную дорогу, потушили фары и так ехали километра два. На изгибе дороги остановились. Ганс жестом показал, что тут удобнее оставить машину, создать впечатление, что грузовик забуксовал. Так и сделали.
Гус похлопал Ганса по плечу, сказал:
— Молодчина!
Тоня перевела. Солдат улыбнулся и заговорил свободней: — У больших начальников дома охраняются. Сложно войти. Часового лучше захватить и допросить. Узнать у него, что за начальник и кто ночью приходит к нему.
Гус одобрил предложение Ганса. С полчаса шли довольно быстро. В поле гуляла вьюга, и Тоня изрядно устала, иногда она даже падала. Наконец показались контуры домов. Пришлось шаг замедлить. У огородного плетня залегли. Ротный сам пополз в разведку.
— Ждите! — приказал. — Ильиченкова — за меня. Постараюсь быстро.
«Вот мы и в штабе, — подумал он. — Но сработать надо чисто, а то и ноги не унесешь. Немцы штабы охраняют надежно». Минут двадцать его не было. Появился он с другой стороны. Сообщил план действий и приказал следовать за ним. Огород преодолели ползком. Перекрестов и Дубровин мешковиной накрыли часового и приволокли в угол двора, разрядили его автомат и вооружили им Ганса. Он занял место часового, стал прохаживаться около дома. Дубровин примостился на крыльце. Тоня стала допрашивать снятого с охраны солдата.
Гитлеровец молчал, а затем брякнул, что отвечать не будет, Гус сверкнул на него глазами, гитлеровец съежился, попытался крикнуть, но не успел: Перекрестов заткнул ему рот. Тоня перевела приказ Гуса:
— Отвечать не будете — заколем! Ответите — сохраним жизнь.
И солдат заговорил. Он встал на пост минут десять назад. Охраняет он начальника оперативного отдела штаба, полковника. Ему ночью иногда приносят срочные шифровки. Приносит офицер, три раза стучит в крайнее окно и говорит: «Герр оберст, это я. Шифровка».
Тоня, меняя голос, произнесла эти слова по-немецки. Гитлеровец замотал головой и объяснил, как надо сказать. Тоня повторила. Солдату связали руки и ноги, в рот запихали кляп и дерюгой обмотали нижнюю часть лица: ему сохранили жизнь. Гус не любил нарушать слово.
Тоня три раза стукнула в крайнее окно и шмыгнула к двери. Изнутри протерли стекло, видно, посмотрели на прохаживающегося «часового». Когда в сенцах послышались шаги, Тоня низким, мужским голосом сказала:
— Герр оберст, это я. Шифровка.
И только дверь приоткрылась, Гус схватил человека за горло.
— Фу ты, черт! — вырвалось у него: дверь открывала женщина. Она было взвизгнула, но Гус зажал ей рот.