Младшему политруку, видно, не сразу удалось разбудить меня. Когда открыл глаза, увидел Чепракова. Он тряс меня за плечи, что-то кричал.
Я очнулся. Часы показывали 13.30. До выхода оставалось три с половиной часа. Командира все не было. Оказалось, Неминувший еще с раннего утра выполнял задание. За время, что я спал, Гус навел полный порядок: никто не болтался без дела. Роты были рассредоточены, люди накормлены. Поставлено охранение, организована разведка. На место выбывших были назначены командиры и политруки рот. Виктор Куликов ознакомил политработников с очередной сводкой Совинформбюро. Они ушли проводить беседы. С командирами рот провели рекогносцировку.
Незадолго до выступления ко мне подошел раскрасневшийся невысокий молодой командир — начальник пятой части штаба бригады старший лейтенант Морозов. Он сообщил, что назначен командиром сводного батальона вместо полковника Неминувшего. Морозова я мало знал. Всего два раза встретился с ним и совсем немного побеседовал. Поэтому весьма сдержанно выслушал это известие.
Поругав мысленно товарищей из штабрига, не принявших всех мер, чтобы разыскать Неминувшего, я все-таки тут же ввел Морозова в курс дела. Старший лейтенант довольно энергично взялся за дело.
Распоряжения Морозова были лаконичны и предельно ясны. Он у каждого спросил, чем командовал до этого, участвовал ли в боях, как уяснил задачу. Установил порядок связи. Все это для меня оказалось приятным открытием. «Лучше тебе надо изучать людей. Морозов просто молодец», — думал я, поглядывая на гладко выбритое, широкое, румяное лицо нового командира.
В сумерках батальон выступил. Предстояло сбить боевое охранение противника, очистить от гитлеровцев деревню Давыдково, сделать семикилометровый бросок, взять Сычево и развивать наступление по руслу реки Редьи на Михалкино. Времени было в обрез. Сычево нам предписывалось взять в 21 час, то есть за оставшиеся четыре часа.
До Филошкина батальон двигался колонной. Впереди, в трехстах метрах от главных сил, шла рота разведчиков. Сводный батальон возглавляла бригадная рота автоматчиков. За деревней наш авангард во главе с Гусом гитлеровцы встретили частыми автоматными очередями. Над головой и сбоку засвистели трассирующие пули. Моряки залегли. Командир батальона приказал разведке уничтожить заслон.
Мы лежали с Куликовым в снегу. Морозова поблизости не оказалось, связи с ним мы не имели и не знали, какие он принимает меры. Проходит десять, двадцать минут — автоматчики врага не унимаются. Огонь даже усилился.
В напряженном ожидании пробегают критические минуты. Но ничего не меняется. В поле метет вьюга, и по-прежнему господствуют автоматчики противника. Конечно, дает знать наше неопытность: мы с Куликовым оказались в роли необстрелянных рядовых бойцов. Под руками даже посыльного нет, не говоря уже о какой-либо другой связи. Лежать дальше без действия — преступление.
— Ну, хватит! Так и до утра можно пролежать! — Я встал.
Бежим по дороге, в рост, не обращая внимания на летящие стрелы из трассирующих пуль. У моста перед Давыдковом фашист с близкого расстояния, почти в упор, выпустил в нас длинную автоматную очередь. Пули просвистели выше головы и немного правее. Огонь врага привел нас в чувство.
Приходится поражаться, откуда в таких случаях берутся сообразительность и расторопность: в одно мгновение мы «спикировали» в кювет, под защиту массивного дерева. Осмотрелись. Впопыхах, уже из-за дерева, сделали по короткой очереди в том направлении, откуда стрелял противник. Огляделись. Позади нас неожиданно заговорили автоматы.
«Кто же это? Неужели наши разведчики?» — недоумевал я и послал Куликова за командиром. К немалому удивлению, приполз Гус. Признаться, я не ожидал оказаться впереди наших разведчиков.
— Вы что же лежите?! — спросил я Гуса.
— Головы нельзя поднять, товарищ батальонный комиссар. Сами видите...
— Что?!
Гус приподнялся на коленях и вытянулся.
— Да вы ли это, Гус? Вас словно подменили!
— Я... я... хотел... — заговорил он торопливо.
— Молчите! Молчите! Вы хотели лежать до утра! А приказ кто будет выполнять?
Гус смотрел на меня и ничего не мог сказать. Темнота не позволяла мне видеть его глаза, но я чувствовал — в них были растерянность и смущение. Не было сомнения, что он только сейчас почувствовал свою оплошность. Моряки лежали, постреливали и преспокойно ожидали команды. Гус, впервые оказавшийся в усложненной боевой обстановке, явно растерялся, не знал, что делать. Немецкие автоматчики почувствовали замешательство и прижали своим огнем к земле наших разведчиков.