— Настя, — он остановился и повернул меня к себе лицом, — Ты человек. И ты мне нравишься. Это все что тебе надо знать.
А какой же он все-таки красавчик! Четкий подбородок, сурово сведенные брови, морщинка на лбу. А эти серо-синие глаза под пушистыми ресницами… Ой, мамочки, как же его от конкуренток спасать придется!
— Открой-ка шлем, — он щелкнул пальцем по стеклу. А когда я подчинилась, он притянул меня к себе и поцеловал. Сам. И не отпускал пока воздух не закончился, а ноги не начали дрожать и подгибаться.
— Ты — человек.
— Ага, — да я во все что угодно поверю, когда он так говорит. Не совсем, конечно, но критичность мышления падает. Да что же за муть у меня в голове! — Пойдем уже.
Я потянула его за руку. А то мы так и будем стоять в коридоре и целоваться. Пока нас старик не найдет и не начнет опять донимать своими шуточками.
Уф. Пока он ушел переодеваться, я немного перевела дух. Интересно, это нормальная реакция или что-то неправильное. Я вытянула отчет с последним анализом. Вывела графики сравнения за пару недель. Кровь вообще не стоит на месте, показатели плавают в достаточно широких интервалах. Вот и сейчас все показатели укладывались в норму. Ну повышены гормоны: высокий окситоцин-дофамин-серотонин-эстроген. Но так они в принципе никогда не стоят на одном уровне. И да, согласно справочника они и должны так действовать. Вот только в справочнике не описывается их действие конкретно. Что у тебя ноги подкашиваются, дыхание перехватывает и мозги отключаются. А внизу живота теплый комок стучит в такт с сердцем. И мокро. Понимать головой и переживать это самой — очень большая разница.
Пискнуло сообщение из лаборатории. Анализ генома завершен. Отличия минимальны. Совместимость подтверждена. Если бы не сидела, ноги бы точно подогнулись. Какое облегчение. Слышать, что я то человек, то не человек — это одно, знать это — совсем другое. Теперь я точно знаю. Биологически-то точно. Мало ли какие цели преследовали они, когда первый раз проверяли, вдруг что-то скрыли. А, меня точно старик покусал. Тоже начинаю никому не верить. Как он вообще дожил до такого возраста, с такой-то подозрительностью?
Муррк, Максимка пришел. Разминку делает. Специально для меня футболку скинул — красуется. Мням. Мышцы так и играют. Да что же это, опять все мысли перевернулись в ощущения и сползли теплом в низ живота. Что ж это за напасть за такая — чуть что, в голове розовый туман? Нужно срочно отвлечься, о чем нибудь другом подумать. Не о красивом мальчике, детях и беременности.
Ой. Вот это «ой» так «ой». Моя память выбросила картинку. Сработал триггер на слово. Раньше это тоже случалось, довольно часто. Но редко эти картинки были настолько контрастны.
Как работает память? На слово из закромов вытягивается значение, и если постараться, источник. В этот раз вытянулась страница из энциклопедии про внутриутробное размножение теплокровных. А еще картинки — воспоминания. Ладонь на теплом большом животе, и толчок изнутри в нее. Маленькое большой волшебство. И ощущение этого толчка в своем животе. Только ладонь широкая и покрытая коротким темным волосом. Мужская ладонь. Но со всеми ощущениями. А оттенок кожи женского круглого животика немного другой. Я покосилась на свой — да, я гораздо бледнее.
Иногда память ведет себя как карточный домик, рассыпаясь и складываясь в непонятные фигуры на полу. Поймав такое несоответствие я принялась перебирать собственную память в поисках такого диссонанса. И даже нашла. Смутное, давно забытое. Я просыпаюсь голышом в луже на полу возле одной из дальних грядок. Рядом лежит большой увядающий цветок на достаточно толстом, но мягком стебле. Повторяющееся воспоминание. Потому что растения на соседних грядках я не могу вспомнить отчетливо. Они разные: то больше, то другого цвета. Мне стало страшно.
Я вскочила и подбежала к Максиму. Он как раз закончил со штангой и прибирал ее на место.
— Обними меня, — потребовала я.
— Что случилось? — он подчинился и сейчас требовательно ловил мой взгляд. А я ткнулась шлемом в его грудь. Немного постояла и сняла его. И снова уткнулась в него. Он пах свежим потом и силой, здоровым телом и чем-то непонятным, но вкусным.
— Что с тобой? — продолжал допытываться он.
— Кое-что вспомнилось, — я хлюпнула носом. Он прижал меня сильнее и чмокнул в макушку.
— Я с тобой. И все хорошо.
Когда я немного успокоилась и перестала дрожать он спросил еще раз:
— Так что же случилось? Почему ты дрожишь, как мокрый котенок?
— Я случайно вышла на несостыковку в памяти. И это вызвало еще цепочку таких же спрятанных воспоминаний. И я напугалась, что моя память на самом деле не моя.
— Знаешь, что бы сказал папа на это? "Значит нужно больше твоих новых воспоминаний, чтобы было что помнить", — и он опять поцеловал меня в кончик носа. Ну хоть не слюняво, как в первый раз. А даже приятно как-то. Интимно. Хоть и без эротизма.
— А ты закончил тренировку?
— Почти. По хорошему надо лезть в скаф и бегать несколько километров. Но…
— Но ты не хочешь лезть в него потным, потому что передо мной красовался, а если помыться и залезть, то все равно по новой вспотеешь, — засмеялась я.
— Ну да.
— А без скафандра ты не хочешь, потому что тебе надо именно в нем реакции нарабатывать?
— В точку.
— Я переживу два раза мытого Максима, — чмокнула я его и выпуталась из его рук, — Брысь-брысь, заканчивать начатое. Нас еще ждет работа над твоим рассказом, ты там что-то хотел поменять.
С тяжким вздохом, победив лень, он ушел в раздевалку. Я улыбнулась ему в след. Не понимаю, почему мне от него так голову сносит. Ведь не пропадают же мозги и навыки.
Глава 34 + рассказ
Когда я в конец убегался, мы все-таки покинули спортзал. Шевелиться сил почти не осталось.
— Так, кто-то забыл помыться, — напомнила мне Настя.
— Дома. И помоюсь и переоденусь. Еще и скаф надо изнутри обработать. А то он уже начинает припахивать, — возразил я, — А тебя куда провожать?
— Как куда? К тебе. Пока есть время, можем с твоим текстом поработать. Ты займешься профилактикой, а я буду записывать твои бредни. Я-то помню эту твою руку помощи в попытке слопать всю еду в деревне, — он захихикала.
— Ладно.
Как и обещал днем, отец забрал свои вещи из нашей комнаты. Не знаю, как он сам к этой ситуации относится, но меня подобное уже основательно напрягало. Слишком подозрительно.
— Ты чего встал в дверях?
— Хм, как бы тебе вежливо намекнуть, думаю.
— О чем это ты? — в Насте, как обычно, тут же проснулось любопытство.
— Как предложить тебе сюда переехать.
— О, ты таки зовешь меня в замуж? А где цветы, кольца, подружки невесты? И ты мне еще обещанные почки не отдал, и улитка не считается, это для общего блага. Так что нет. Я живу у себя, ты у себя.
— Как скажешь, — я не стал спорить.
Быстренько ополоснувшись и переодевшись, я занялся скафом. Поставил батареи на зарядку, и взялся за тряпку с дезраствором.
— Диктуй уже, я приготовилась.
— Я думаю.
— Некогда думать, время писать продолжение. Недовольные читатели ждут, за что можно попинать несчастного автора.
— В том то и беда, — вздохнул я.
***
Взяв в аренду бричку старосты (с самим старостой), мы смогли значительно ускориться, уже к вечеру добравшись до следующей деревни. И почти с ходу договорившись со следующим наемным экипажем для моей ноши. Все же передвижение не верхом благоприятно сказалось на состоянии дочери эльфийских лесов. Она была бодра и пронырлива вдвойне, а количество вопросов от нее выросло в разы. Благо, разуменья моего хватило на превентивные меры, и я предпочел ехать верхом. Посему в дороге она была неспособна заваливать меня вопросами, а к моменту остановки уже перегорала.
Истинно молвят, дорога домой вдвое короче. Путешествие наше бодро глотало расстояние и монеты из моего кошелька. Увы, но настал тот день, когда эльфа пересела с подушек обратно в седло. Теперь мне было не отвертеться от непрерывного допроса. Я даже не буду перечислять то бесчисленное множество вопросов, на которые ваш покорный эльфийскому любопытству рыцарь вынужден был ответить. Через какие бесчисленные мучения пришлось мне пройти станет вам ясно из одного предложения. «Я могу писать на древней речи без помарок на спине скачущей лошади». Прониклись? То-то же. К этому времени она поставила мне правильное произношение и я с наслаждением прибрал доску в сумку. Счастье мое было безмерным.