«Хорошо, что тут хоть водопровод есть», – кажется, так учила Прим: пытаться видеть хорошее.
Подобно дождю, капли падают мне на голову, пока я медленно дышу, пытаясь совладать с эмоциями. Приказываю себе собраться, ведь теперь нам придется начать жить с самого начала. Я медленно выдыхаю…
«Меня зовут Тодд Янг. Мне двадцать один год. Я из Дистрикта-7…»
Опираюсь лбом о стену, позволяя теплым ручейкам стекать по спине, и со всей силы бью кулаком в старые доски, которые начинают трещать, сдаваясь под моими ударами. Струйки крови скатываются вниз, смешиваясь с водой. Но даже эта боль не способна затмить ту, что внутри меня. Я падаю на пол и начинаю рыдать, зажимая вырывающийся из горла вой окровавленными руками.
========== Глава 2. Китнисс ==========
Вода окружает меня со всех сторон, снова и снова закручивая в мощном потоке. Тянет вниз, кружит и вновь подбрасывает. Она живёт, она борется и превозносится надо мной, каждый раз доказывая, что со стихией тягаться бесполезно. Только я тоже умею драться!
Стоит мне вынырнуть, чтоб глотнуть воздуха, как река опять показывает свои зубы и нападает с утроенной силой. Я пытаюсь поймать баланс в этом несущем нас вдаль потоке, когда чувствую, что сильные руки схватили меня, помогая выплыть. Очевидно, напарник справился с течением лучше, чем я.
Когда мы, отплевываясь и тяжело дыша, с трудом выбираемся на берег, то падаем, как подкошенные. Несколько минут мы лежим, не вставая. Я поворачиваю голову туда, где совсем недавно был выход с арены, и вижу, что сектор затянулся, слегка поблескивая в лунном свете.
Если ты сбежал, назад пути нет.
Выжимая наспех одежду, мы поднимаемся и несемся прочь в густые заросли. Лес здесь не такой, как дома, он темный и глубокий. Шапки деревьев склоняются над нашими головами, скрывая от тусклого лунного света. Под холодным и пронизывающим ночным ветром они точно прижимаются друг к другу, сплетаясь локтями и запутываясь в своей же листве. Чаща звенит, все больше и больше наполняясь переливающимися голосами её обитателей. Сегодня мы нарушаем их покой. Забыв все правила охотников, продираемся сквозь заросли, оставляя за собой сломанные ветки и помятые кусты.
Не знаю, сколько часов прошло: мои ноги гудят, ткань мокрым холодным комом тянет вниз, а тело дрожит без возможности согреться. Легкие горят огнем, но останавливаться нельзя, и мы продолжаем бег.
Как скоро распорядители хватятся нас и в какую сторону отправятся искать? Хотя мы и старались отойти максимально далеко от места, где прошли через электромагнитное поле, но Капитолий все равно раскусит нашу хитрость, рано или поздно. Это лишь вопрос времени.
Я уповаю лишь на то, что миротворцы в лес не сунутся, а будут прочищать местность сверху. Смогут ли их планолеты разглядеть нас в таких густых дебрях? Лишь надежда на спасение придает сил двигаться дальше.
Если поймают, то самое безобидное наказание, которое нас ждет – расстрел на месте. А что будет в худшем случае, я даже предположить не решаюсь. Лучше об этом не думать. По крайней мере сейчас.
Поворачивая, аккуратно спускаемся по небольшому склону. Прямо перед нами раскинулась гладкая река, куда спокойней, чем та, в которую мы упали пару часов назад. Мы молча припадаем к скалистому берегу и пытаемся восстановить дыхание.
Гейл наполняет бутылку водой и бросает мне, а сам садится на берегу и, закатав штанину, осторожно капает йод на рану.
– Хорошо, что эта тварь подрала меня лишь слегка, - закрывая пузырек, говорит он, возвращая ткань на место. – Отличные штаны шьют в Капитолии – крепкие.
Я лишь киваю и, убирая бутылку обратно в рюкзак, пристраиваюсь на большой камень рядом.
– Надеюсь, мы не зря это сделали, – секунду я молчу и, поднимая взгляд на напарника, добавляю. – Бити что-нибудь говорил про то, где нас заберут?
Я оглядываюсь на лес за нашими спинами.
– Не совсем определенно, – отвечает он, тоже обернувшись. – Только заверил, что найдёт нас по датчику, который дал; главное – не попасться до этого времени, – он расстёгивает карман на брюках и достаёт оттуда крошечное устройство не больше арбузного семечка.
– Как тебе удалось пронести его?
– Во рту, – отвечает мой союзник, – признаться честно, пока нас везли на арену, я чуть его не проглотил.
Я запихиваю бутылку обратно в рюкзак, поправляю колчан за спиной и, наконец, решаюсь заговорить о том, что мучает меня уже несколько дней.
– Гейл, – начинаю я, сглатывая ком в горле, – я боюсь, что из-за нашего поступка они могут пострадать.
Хоторн поворачивается ко мне и, приобняв за плечи, тихо отвечает:
– Все обойдется, – напарнику не нужно объяснять, кто такие «они». Он и так все прекрасно понимает. – Мы доберёмся до мятежников и заберём родных из двенадцатого.
– И как скоро это случится? Сколько нам ещё придётся скрываться в лесу? Гений случайно не упомянул, где находится их штаб, подполье или как там это называется?
– Сказал, что как только его трибуты выйдут из игры, он сразу уедет («Если его не раскроют раньше», – мысленно добавляю я). Поэтому либо нас заберут вместе с ним, либо на машинах, на которых повезут пленников. А может каким-то другим способом. Все будет зависеть от того, смогут ли мятежники добраться до нас, если мы окажемся глубоко в лесу. Нам желательно быть поближе к дорогам.
– Отличный план, Гейл. Только где эти дороги? Ты видел хоть одну чёртову дорогу за то время, что мы продираемся сквозь деревья? – выплевываю я, скидывая его руку. Чувствую, как от моего напряжения даже воздух вокруг дрожит.
Хоторн не отвечает, только засовывает замерзшие ладони глубже в карманы куртки и поднимает плечи.
– Уж больно мы надеемся на помощь мятежников, тебе не кажется?
– Они должны помочь, Кискисс. Должны. Другого выхода я не вижу.
– Тебе ли не знать, Гейл, что в этом мире никто никому ничего не должен, – выдыхаю я раздраженно. Друг вновь протягивает ко мне руку, пытаясь успокоить.
– Кискисс, не горячись! Мы уже сделали намного больше, чем могли на арене. Мы живы. Оба. С родными все будет в порядке, я не сомневаюсь, поэтому хватит паниковать.
Только меня его слова не успокаивают. Мы совсем одни. Сами по себе. Я, он и только ночной мрак в товарищах. Что-то подсказывает мне, что никто не поможет нам добраться до лагеря ополчения, если он вообще существует.
Поднимаю глаза в небо, стараясь не думать о том, что возможно мы застряли здесь надолго. Луна бесцветная и беспристрастная сегодня – всего лишь точка на разлившихся в небе чернилах, окружённая мириадами рассыпанных созвездий. Ведь когда-то отец учил меня идти по звездам, и тёплое воспоминание прорастает внутри словно росток надежды. Я до сих пор помню его потёртую кожаную куртку, которая пахла так по особенному, его низкий голос, шершавые ладони, испещрённые чёрными трещинками от работы в забое, но так искусно способные превратить кусок дерева в настоящее оружие. Я смотрю на Гейла и замечаю: чем старше он становится, тем больше напоминает мне отца, особенно в такие моменты как сейчас, когда он находится в своей стихии.
«Когда ты в лесу, то становишься его частью. Весь, без остатка», – любил повторять папа.
Я перевожу взгляд с небесной черноты на серые глаза друга и кивком головы указываю ему идти за мной.
– Ты помнишь, как мы впервые вчетвером ушли на охоту на два дня? – Я уверена: Гейл не должен был забыть. – Мы заблудились, и твой отец начал паниковать, потому что уже был поздний вечер, а мы так и не вышли к месту ночевки.
– Мистер Эвердин сказал тогда: «Смотри на звезды, Джаспер! Только вперёд на лес и вверх на звезды. Они никогда не подведут, так что доверься им». Вряд ли я когда-нибудь забуду… - почти шепчет он.
– Значит вперёд на лес? – повторяю я слова отца, улыбаясь.