– И вверх на звезды, – вторит Гейл и, кажется, впервые за несколько дней широко улыбается мне в ответ.
Рассвет уже давно наступил, а мы все не останавливаемся. Еще немного, и я свалюсь от усталости и недосыпа.
– Гейл, стой, – шепчу я сухими обветренными губами, ныряя под ветки и цепляясь за них капюшоном куртки. – Надо сделать передышку.
Уговаривать его не приходится. Мы бросаем вещи к стволу дерева и оба падаем на мох под нашими ногами, точно на мягчайшую перину. Нет сил даже осмотреться, не подстерегает ли где опасность, а это ведь первая заповедь охотника.
– О, мои ноги! – стаскиваю с себя ботинки и разминаю гудящие ступни. – Хорошо, что в Капитолии обувь удобная, не трёт.
С противоположной стороны доносится измученный стон Гейла. Он также как и я запыхался, устал и замёрз.
Мы разворачиваем припасы и доедаем остатки пищи, не пострадавшей от купания в реке.
– Будем идти, как можно дольше. Знаю, мы давно не спали, но надо бежать, пока хватает сил, – говорю я, толком даже не жуя от голода.
Гейл молчит с минуту, а потом выдавливает:
– Как скажешь, Кискисс.
Когда убегаешь, нельзя думать об отдыхе, особенно сейчас, когда он превратился для нас в самую большую роскошь. Поэтому даю себе обещание, ещё немного, ещё пять минут, и мы вновь продолжим путь.
Внезапно над головой раздаётся гулкий свист. Верхушки деревьев начинают гнуться от мощных потоков воздуха; не нужно даже гадать, что явилось причиной.
– Планолет! – с воплем врезаюсь я в Гейла, и мы оба валимся на землю, скрываясь в широких кустах. Мне больно, ветки царапают лицо и руки, но я хотя бы приземляюсь на напарника, а не наоборот, так что могло быть и хуже. Пару минут мы боимся даже пошевелиться, будто приросли к земле и друг к другу. Как только шум стихает, мы, наконец, выползаем из укрытия. Остатки еды приканчиваем в тишине.
У нас с Гейлом много общего – нам всегда есть о чем помолчать. Может, поэтому мы стали друзьями. У меня никогда не было много подруг: с тех пор как умер отец, я общалась только с Мадж, да и то несколько вынужденно. Я легко убедила себя в том, что слишком занята, чтобы иметь лучшую подругу, но, похоже, дело не только в этом. Наверное, я просто не умею слушать. Да и рассказывать о том, что у меня на душе, тоже. А Гейл… он и не просит, он просто рядом, за это я его и ценю.
Мы идем бок о бок, как можно дальше и как можно дольше. Мимо медленно плывут тёмные серые облака, с каждой минутой становясь все тяжелее и тяжелее, будто наливаясь изнутри свинцом. Почему, как только тебе кажется, что все не так уж и плохо, жизнь непременно доказывает обратное?
Дождь.
Он всегда находит самое неподходящее время, чтобы начаться. Прямо как сейчас, когда наша одежда, наконец, обсохла после вынужденного купания.
Льёт так, будто где-то на небе прорвало водяную заслонку, опрокидывая тонны воды на наши и без того гнущиеся к земле спины. Вокруг стоит жуткий грохот: миллионы капель бьют по миллионам листьев, под ногами хлюпает грязь, заставляя ботинки скользить и проваливаться в липкую жижу.
Только к вечеру нам встречается первый признак приближающегося города – заброшенный домик лесничего. Крыша частично разрушилась от ветра и старости ещё черт знает сколько лет назад, но стены стоят крепко. Трех пинков хватает, чтобы выбить входную дверь. Внутри почти ничего нет, только горы разломанных досок да древесная труха.
Мы так давно шагаем, что, ни словом не перекидываясь, заходим внутрь и падаем на пол. Я, смущаясь и краснея, прошу Гейла отвернуться и стягиваю мокрую одежду, развешивая ее на пыльных деревяшках. На мне остаётся лишь белье. Поглядываю тайком на напарника, который спиной ко мне выжимает свою форму, быстро накидываю на себя спальный мешок и заворачиваюсь в него как в кокон.
– Нам надо поспать, – говорит он, так и не поворачиваясь.
– Знаю, – как бы не хотелось, но наступит момент, когда организм потребует своего, – Ты ведь услышишь… если они придут?
– Конечно услышу, – отвечает друг. – Так что ты первая.
– Всего час, – говорю я, забираясь в спальный мешок и подкладывая рюкзак под голову как подушку. – Разбуди меня, хорошо?
Я просыпаюсь под треск огня, уютный и успокаивающий. Мне тепло – и это не смертельная иллюзия в лесу, а настоящее тепло от очага.
Чувствую мягкость спальника подо мной и тепло Гейла, лежащего прямо у меня под боком. От моего резкого подъёма он начинает ворочаться и открывает заспанные глаза. Сколько я проспала, уже утро? И откуда огонь?
– Тут валялись сухие доски, их хватило, – будто прочитав мои мысли, сонно бормочет напарник, потирая красные от усталости веки.
Оглядываясь, я вижу простые беленые стены, потемневшие от грязи и пыли, маленький костёр в центре комнаты, светящийся оранжевым от жара. Наша форма трибутов развешена неподалёку и сушится.
Под его курткой и моим одеялом мы лежим рядом, одетые только в нижнее белье. Я заливаюсь краской, но вокруг еще довольно темно, и я рада, что мой румянец скрыт от глаз Гейла. Я вновь прошу Хоторна отвернуться и надеваю подсохшую одежду. Сворачиваю спальник пополам и устраиваюсь сверху, по-турецки сложив ноги.
Нащупываю сквозь ткань брюк сложенный вчетверо рисунок, который с самой Жатвы ношу в кармане. Руки Пита превратили этот кусочек бумаги в оживший фрагмент воспоминания. Изображение смазалось, промокнув однажды насквозь, но мне все равно. Пока он со мной, я верю в то, что наши чувства победят время, расстояние между нами и бесконечный страх, словно соединяя наши сердца и души в неразрывное целое.
Смотрю сквозь оконный проем на деревья. Дождь бродит по крыше, убаюкивая своим мерным боем. Уже светает, но месяц ещё проглядывает сквозь облака, такой тонкий, будто в небе сделали надрез.
– Думаешь о нем? – спрашивает Гейл, разворачиваясь ко мне и вглядываясь сквозь темноту комнаты.
– Почему ты так решил? – блики пламени бросают на его лицо причудливые тени, словно танцуют одним лишь им известный танец.
– По выражению на твоём лице. У тебя оно сразу становится такое… ну… – он с грустью опускает глаза.
– Какое? – любопытно спрашиваю я.
Вижу друг пытается подобрать верное слово.
– Ясно, ты как и я не блещешь красноречием, – улыбаюсь я и закидываю горсть деревянной трухи в огонь. Пламя вскидывается на секунду, увлекаясь новой добычей, но быстро опадает и успокаивается.
– Ну я же не твой городской мальчик: таким, как я, некогда было книжки читать, да в речах практиковаться, – он смотрит на меня с упреком, складывая руки на груди.
Снова за старое. Кажется, как только тема разговора касается Пита, плотину сарказма напарника тут же прорывает.
– Почему ты всегда говоришь о нём с таким пренебрежением, – спрашиваю я, удивленно. Ведь между ними никогда не было поводов для ссор или неприязни.
– Просто я считаю, что он тебе не подходит, вот и все.
Я нарочито громко смеюсь.
– А кто подходит, Гейл, ты что ли? – уже раздражаясь, спрашиваю я. – Ты считаешь, мне не следует встречаться с Питом, потому что он, по-твоему, слишком хорош для меня? – наклонив голову, я прищуриваюсь. – Тебе не кажется, что это звучит немного лицемерно?
Рассматривая меня еще несколько мгновений, он легко вздыхает, потом отводит взгляд и качает головой.
– Мне Мелларк не нравится. А когда я вижу, как он… – напарник пытается изобразить что-то руками в воздухе, – как он лапает тебя…
– Ты меня осуждаешь? – возмущённо перебиваю я. – Знаешь, я более чем наслышана о твоих любовных подвигах от девчонок в школе. А сейчас ты обвиняешь меня в том, что у меня был один, Гейл, всего один парень?
– Если бы вместо меня на игры поехал “твой парень”, вы бы уже давно были мертвы.
В ответ я закатываю глаза.
– Так что могла бы хоть спасибо сказать, а не выливать мне на голову кучу претензий, – он складывает руки на груди. – Ты всю жизнь дальше своего носа ничего не замечала, а теперь, конечно, зачем встречаться с кем-то равным, когда подвернулась партия повыгоднее.