– С чего это ты вдруг интересуешься? Решила сделать мне сюрприз? – хитро улыбается напарник, повернувшись вполоборота ко мне. Легко бью его кулаком в плечо и демонстративно закатываю глаза.
– Не дождёшься! – смеюсь я. – Ну а серьёзно, что?
– Наверное, новый лук со стрелами, на моем трещина появилась пару дней назад, – он хмурится и проводит рукой по деревянной рукоятки своего оружия.
– Нет, это слишком сложно, да и не годится для него.
– Для кого, Кискисс? – резко спрашивает напарник. Я замечаю беспокойство в его взгляде, но он тут же отводит глаза.
– Не важно, одному знакомому долг отдать надо, – бормочу я себе под нос и, вытаскивая стрелу, накладываю её на титеву.
После вчерашней утренней встречи в пекарне я все не могу перестать думать об этом парне. Почему он так себя повёл? Решил, что раз мы из Шлака, то нас можно пожалеть. Или он задумал втереться в моё доверие, чтобы попользоваться, ведь ни для кого не секрет, что в Двенадцатом девушки продают себя, чтобы кормить семью. Не на такую нарвался.
А может, он просто добрый? И не было в его действиях никаких скрытых мотивов, а я сама все напридумывала?
Я прислушиваюсь к тихому шуршанию над головой и переглядываюсь с напарником. Гейл кивком указывает мне на ветки широко раскинувшегося дерева справа от него. Пара белок прямо на сосне. Я знаю, что моя - справа, за годы совместной охоты каждый из нас отлично знает, куда стрелять именно ему. Взгляд, взаимный кивок, резкий свист тетивы, и два мохнатых комочка падают в куст дикой жимолости.
– Ты не теряешь навыков, прямо в глаз! – напарник вытаскивает добычу из кустов и прицепляет за кольцо на поясе.
– Зато тебе бы не мешало больше практиковаться, – подначиваю я его, – опять шкурку бедному зверю подпортил.
В ответ он лишь ухмыляется.
“Грибы, зайцы, белки – это слишком просто – нужно что-то особенное”, - размышляю я, и вдруг вспоминаю, что неделю назад, проверяя силки, заметила кое-что интересное. Кажется, я наконец придумала, что принести сыну пекаря.
– Гейл, не хочешь завтра помочь мне выкурить пчел с того улья, что я нашла в прошлый понедельник, помнишь я рассказывала? Думаю, за мед можно выручить неплохие деньги, – я довольно улыбаюсь своей идее.
Так и сделаю. Отдам долг и больше его не увижу.
*
Я захожу в дом и ставлю на стол две баночки с сотами, истекающими мёдом. Еще две забрал Гейл, и, не удивлюсь, если уже продал их на рынке. Бросаю сумку с добычей под стул, кидаю сапоги в угол возле двери.
Наш дом совсем маленький, но благодаря маме и Прим в нем есть хоть какой-то намёк на уют. На подоконнике красуются цветы в вазе. Их нарвала, конечно же, сестра. Я не понимаю её любовь к срезанным растениям, возможно потому что в лесу вижу их каждый день, а она даже из листьев может составить необычный букет. Видимо, та часть генов, которая отвечает за эстетический вкус, полностью перепала ей. Зато мне достался меткий глаз отца и его бесшумная походка. Ведь не будь всего этого, мы бы так и померли с голода после его смерти.
– Китнисс, ты вернулась! – мой Утенок бежит ко мне, раскрывая объятья. И я не могу не улыбнуться ей в ответ.
Примроуз уже пятнадцать. Она все еще по-детски наивна и мила. И когда она так радуется моему приходу, я мысленно благодарна маме, что у меня есть сестра.
Внешне Прим больше похожа на маму, чем на отца. У них золотистые светлые волосы – прямые или вьющиеся в зависимости от погоды. Ее глаза глубокого небесного оттенка, и гораздо ярче, чем мои, а может быть, у нее просто более светлая кожа, поэтому взгляд и кажется выразительнее. Для своих лет она маловата ростом, но в остальном развита не по годам.
Я же смуглая и темноволосая. Копия моего отца: мы похожи не только внешне, но и характером, даже смеемся мы одинаково. Смеялись. Раньше.
Прим совсем другая. Ее оптимизм воистину поражает, особенно учитывая обстоятельства, в которых мы оказались после смерти нашего папы.
– Ты принесла мед! – восклицает она. – Представляю сколько усилий потребовалось, чтобы его собрать, – как я и думала, сестра в восторге.
– Утёнок, я думаю, нам придётся его продать, – ненавижу так делать: отказывать единственному человеку, которого я люблю, но жизнь заставляет быть твёрдой. Когда тебе нечего есть, нет места чувствам и жалости. – У нас кончилось мыло, да и зубная паста на исходе, ты же знаешь: они стоят не дёшево. А вторую банку я должна отдать в уплату долга одному… торговцу, – если я скажу парню, она точно не отстанет от меня с расспросами.
– Всё нормально, Китнисс. Я понимаю. Я уже не маленькая. Упакую банку в пакет, чтобы тебе было удобно нести.
И сестренка выходит из комнаты, держа в каждой руке по баночке с мёдом.
Вечером я иду в сторону городской площади. В ее центре находится семейная пекарня Мелларк. Лето заканчивается, и вечерами становится прохладно, поэтому я шагаю быстрее, сжимая в руках бумажный свёрток, который вручила мне Прим перед уходом.
Я всего в нескольких метрах от булочной и вижу младшего пекаря за прилавком. Пит провожает покупателя, улыбаясь ему своей широкой фирменной улыбкой. Я не особо замечала его в школе, разве мне было до этого? Тем более он городской, а они с такими как мы не разговаривают даже. Да и у меня всегда был Гейл. После школы мы вместе бежали в лес, куда нам было до детских забав городских детей.
Сейчас Пит уже не тот мальчишка, который когда-то бросал на меня взгляды в коридорах школы. Его волосы стали чуть темнее, линия подбородка – резче, а плечи – шире. Годы таскания мешков с мукой не проходят даром.
Я гляжу на него через витрину пекарни, не решаясь зайти, парень смотрит на меня в ответ. Я могу четко различить голубизну его искрящихся глаз. Он смущенно, мило улыбается и кивает головой, приглашая меня войти.
Колокольчик звенит, я заскакиваю внутрь и протягиваю ему свёрток.
– Вот, держи. Это тебе, и мы в расчёте! – быстро выкладываю я, собираясь поскорее уйти.
– Ого, а ты по пустякам вижу не распаляешься. И тебе здравствуй! – он разворачивает пакет и достаёт баночку, перевязанную розовой лентой, ещё из старых маминых запасов. Уголки его губ ползут вверх. Он поднимает на меня глаза и хитро улыбается.
“Прим! Ну и задам я тебе дома”, – … думаю я. Надо было проверить перед тем, как отдавать Питу.
– Миленько, а по тебе так сразу и не скажешь, что где-то внутри, под слоем каменной брони, скрывается романтик.
– Нет, – резко одергиваю я его. – Это моя сестра. Я бы никогда, что ты…
И зачем я оправдываюсь?
Он обходит прилавок и направляется в сторону кухни.
– Рабочий день закончился, подожди меня, я только куртку накину и провожу тебя, – и парень тут же скрывается за дверью.
– Не стоит, я сама прекрасно смогу дойти, не в первый и не в последний раз, – кричу я, чтобы он смог услышать в другой комнате.
– Я уже понял, что ты со всем всегда справляешься сама, так что сделай это для меня. Моё мужское самолюбие просто не сможет отпустить тебя одну, поэтому придётся перетерпеть.
От происходящего мне настолько не по себе, что я не могу даже возразить, в то время как он проходит мимо меня, закидывая куртку на плечи, выключает свет и берет меня за руку, уводя из тёплой пекарни. Его ладонь теплая и крепкая, а близость настолько сбивает с толку, что я резко выдергиваю руку назад.
– Китнисс, – мягко говорит пекарь, – ты не против по дороге зайти в одно место? Отец попросил кое-что занести.
– Послушай Пит, я не понимаю, зачем ты это делаешь; мы не друзья и даже не хорошие знакомые, может возьмёшь кого-то из города за компанию?
– Твоя компания мне приятней, – парень опять заглядывает мне прямо в душу своими голубыми глазами, а я смущаюсь. Чёртов Мелларк! Не люблю, когда на меня так пристально смотрят.
– Ладно, только быстро, – и я, оглядываясь вокруг, чтоб нас никто не увидел вместе, плетусь следом за ним.
Мы проходим мимо ворот Деревни победителей, сейчас в ней занят только один дом. Его хозяин, Хеймитч Эбернети, единственный живой победитель Голодных Игр, даже не удосуживается открыть нам дверь. Пит просто оставляет небольшой свёрток на пороге.