Я вижу, как дрожат ее плечи. Я знаком с Китнисс достаточно долго, чтобы знать: дрожь — верный признак того, что она на грани срыва. Слишком много боли я уже принёс в жизнь их семьи. Больше я не хочу быть её причиной. Поэтому я понимаю, что самое правильное решение, которое я могу принять — это уйти.
— Признаюсь, я вёл себя сегодня как эгоист, испортив тебе свидание, — мой голос почти сходит на шёпот, но не лишается твёрдости. — Ты достойна лучшего, правда. Поэтому я обещаю, что уеду из Двенадцатого, чтобы больше тебе не мешать.
Я застываю у порога её нового дома в Деревне победителей, а Китнисс поднимается по ступенькам и открывает дверь ключом.
— Хорошо, раз ты так решил, — на пороге она оборачивается, чтобы закрыть двери и добавляет, — удачи тебе на новом месте, Пит.
Она поднимает глаза вверх, оглядывая засыпающую улицу, будто бы прощаясь с ней до завтра, и уходит как ни в чем не бывало, а я остаюсь, растворяясь на потемневшей от холода лужайке, уставленной пустыми горшками из-под цветов, щедро засыпанными листьями.
***
— Всем стоять!
Перестав прыгать на кровати в родительской спальне и на секунду замерев, на меня пристально смотрят двое маленьких голубоглазых мальчишек.
На полу валяются подушки. Одеяло жалобно повисло на прикроватном столике, покрывало же сиротливо забилось под кровать, и лишь его треугольный кончик выглядывает наружу. В общем, всё это лежит где угодно только не на кровати. Почему дети решили рассмотреть её в качестве батута, понятия не имею. У них, что игрушек нет? Только две минуты назад я чуть не растянулся на лестнице, наступив на маленькую деревянную машинку. Она такая старая, что древесина, из которой сделан корпус, уже почти рассохлась от времени.
— Быстро вниз обедать, — кричу я, приказывая себе оставаться спокойным, невзирая на этот бедлам.
Едва слова слетают с языка, как двое мелких сорванцов срываются с места и ракетами несутся вниз по лестнице нашего старого крошечного дома прямиком на кухню.
— Сегодня на обед у нас бутерброды, — хлопая в ладоши выкрикивает Рай, стараясь перекричать детский гомон. — И потом всем спать!
Я гляжу на часы. Осталось как-то уложить малышню и можно будет на два часа свободно выдохнуть.
— Но если это обед, то где тогда овощи? — засовывая половину куска хлеба в рот сразу, спрашивает Рик. А может, это и Рен. До сих пор не могу понять: каким образом члены моей семьи их отличают.
— Мама говорит, что мы должны есть овощи каждый день.
— Тогда и готовить вам должна ваша мама, — отвечает брат, потрепав одного из мальчишек по волосам. — Ешьте что дают!
— Надолго они у нас? — шёпотом спрашиваю я Рая, пока тот, отвернувшись от детей, собирает раскиданные по полу куски хлеба. Видимо, на завтрак тоже были бутерброды.
— Уилл с Мелани решили покрасить спальню, — он хватает тряпку и начинает оттирать ярко-красное пятно на деревянной столешнице, — но, похоже, им так понравилось «это дело» в отсутствии детей, что вчера этот говнюк сказал, что они решили ещё и детскую побелить. Поэтому продолжаем втроём отдуваться, — он поднимает взгляд от шлифованной поверхности стола и улыбаясь добавляет, — они вчера вымазали любимое платье Марго в патоке из пекарни. Кажется, она ещё несколько лет точно не согласится завести ребёнка.
— Где дед? — поднимая на меня огромные голубые глаза, спрашивает один из мальчишек. — Дед, дед, дед, — начинают они скандировать уже вдвоём.
— Скоро вернётся, — отвечаю я и, присоединяюсь к брату, пытающемуся создать на кухне хотя бы видимость порядка, — ваш дедушка с тётей Марго ушёл на рынок.
Я закидываю останки того, что когда-то было моей деревянной пирамидкой в коробку, хотя я был уже и так её третьим владельцем, и в ужасе смотрю, как Рен показывает на Рика. А возможно, и наоборот.
— Рай, — тормошу за плечо я брата, — смотри, что он сделал!
— Вот черт! Он что скатал шарик из хлеба и засунул себе в нос?
— Скорее всего, — поморщившись, сдавленно отвечаю я. — Ты, как уже опытная няня, случайно не знаешь, как можно достать из ноздри хлебный шарик? — я подбегаю к ковыряющемуся в носу малышу и забираю из его руки вилку, пока он ещё и в глаз себе не ткнул. — Ты сейчас засунешь его ещё дальше!
— Это тебе повезло, что ты нянчишься с ними сейчас, а вот когда они были совсем мелкими и орали в две глотки, тут даже Мелани за голову хваталась, а её спокойствию бы даже удав позавидовал.
— Итак, Рай, кто это? — я беру на руки пострадавшего племянника.
— Рик, — закатив глаза, отвечает он, будто это самый глупый из всех вопросов, — видно же, у него родинка на мочке уха, — я приглядываюсь, и правда родинка, точно такая, как была у мамы. Я сажаю его на стол. — Нужно, чтобы ты высморкался, хорошо? — говорю я и зажимаю его левую ноздрю. Рик кивает и широко улыбается. Видимо, он решил, что это такая игра. Оно и к лучшему. Господи, хоть бы не пришлось идти в больницу, иначе Уилл нас убьёт! — Давай. На счет три, — склонившись над племянником, я начинаю отсчет, и на счет три он с силой сморкается.
Шарик выскакивает прямо мне в глаз. — Мать вашу! — вскрикиваю я, прижав ладонь к пострадавшему органу. — Ай!
— Плохие слова! Плохие слова! — довольно выкрикивает Рен, в то время Рик спрыгивает со стола и начинает скакать вокруг меня повторяя. — Ай-яй-яй! Ай-яй-яй!
— Что тут происходит? — с порога заявляет Марго и ставит небольшую коробку на стол, следом за ней в кухню входит отец, и мальчишки кидаются к нему в объятья.
— Дед, дед, дед! — вопят они, облепив обе его ноги и повиснув на широких отцовских брюках.
Признаться я и сам к этому моменту уже готов бежать к отцу, благодаря его за то, что вернулся пораньше, и что могу, наконец, выдохнуть, переложив бремя воспитания этих малолетних разрушителей на его опытные плечи. Как родители справлялись с нами тремя? Сейчас я начинаю лучше понимать мать, которая всегда считала нас главными пачкателями, ломателями и вредителями в доме.
— Быстро мыть руки и в кровать, — командует Марго, и дети наперегонки уносятся в сторону ванной.
— Привет, пап, — говорю я, обнимая отца и отмечаю, что он стал ниже, а может, это я немного вырос. Его заправленная в широкие свободные штаны рубашка, насквозь пропахшая дрожжами и укропом, напоминает мне детство, но я быстро прячу эти воспоминания в глубь сознания. — Как там в городе?
— Мы заходили к Уиллу, они с Мел всё ещё не закончили, — он улыбается, хоть и издаёт тяжёлый вздох, — по дороге с рынка заглянули к Карлмайклам. Дэйв совсем сдал, зато Делли, твоя подруга со школы, выходит замуж в декабре, — папа выкладывает на стол купленные продукты и начинает тихо бормотать себе под нос. — Кто играет свадьбу зимой? Где собрать такое количество народа в доме?
— Пап, ты пойдёшь с нами? — перебивает его Рай, он задвигает два детских стула в угол тёмной кухни и, подхватывая с верхней полки небольшую книжку, хватает со спинки стула куртку и натягивает ботинки. — Мы хотели навестить маму.
Отец устало присаживается на старый деревянный табурет и качает головой:
— Идите вдвоём, — отвечает он, проводя рукой по совсем уже седым волосам. — Я останусь, помогу Марго. Да и смена в пекарне завтра. Если повезёт, прикорну на полчасика, пока дети спят.
Я киваю, так же как и брат накидываю тонкую куртку и запираю дверь. Мы с Раем выходим на улицу, и меня окутывает знакомый запах листьев и мокрого старого дерева, из которого ещё прадедом была сбита часть фасада пекарни. День солнечный, но с востока дует холодный осенний ветер.
Под подошвами ботинок хрустят холмики опавших листьев, от каждого шага поднимая вверх серые облачка угольной пыли. Небо к вечеру становится совсем бледным, почти бесцветным… Это не совсем серый и не белый. По-осеннему низкое солнце перед тем как уйти на покой опрокидывает на чистый воздушный холст ковш ярко-рыжих всполохов, и они растекаются по светлому небу словно акварельные краски.