Папа всегда говорил мне: «Не раскрывай все свои карты другим людям, Китнисс». Я так и жила. Пока не появился ты.
Когда ты ушел, меня преследовали всякие глупые мысли по отношению ко всем другим девушкам в этом чёртовом дистрикте. Понимаю, это ненормально, но я не хочу, чтобы ты когда–нибудь целовал кого–либо ещё. Не хочу, чтобы ты смотрел хоть на одну девушку так же, как тогда на меня.
Не знаю, замечал ли ты раньше, но я всегда попадаю белкам точно в глаз. Поэтому, если ты посмотришь на другую девушку…
Ну, ты понял…
Китнисс”
Я подбегаю к дорожке возле ее дома, усыпанной гравием. Зачерпываю с земли горстку мелких камушков и аккуратно бросаю их по одному в стекло.
Задерживаю дыхание, как только очертание стройного силуэта показывается сквозь тонкую ткань занавесок, и совсем перестаю дышать, когда она распахивает окно. Ветер треплет тюль позади ее спины, и Китнисс прижимает руки к груди, закрываясь от прохладного сквозняка.
Резким жестом достаю из кармана заветный конверт и поднимаю вверх, указывая на него взглядом.
– Я даю тебе ровно 5 секунд, чтобы выйти ко мне и помириться, как следует, – она ласково улыбается, а я начинаю считать, загибая пальцы.
========== Глава 6. Китнисс ==========
– Теперь поверни голову ко мне. Чуть-чуть. Китнисс, подбородок выше.
Мы сидим на моей кровати. За окном незатейливо кружатся снежинки, собираясь пушистыми шапками на ветки растущего возле дома дерева и раскрашивая грязные дорожки в цвет чистоты и невинности. У зимы нет другой кисти, кроме белой, но под ее легкими касаниями серый мир преображается и становится уже не таким унылым. Вот уже и не видать ни покосившегося забора с недоделанными воротами: в тот год отец так и не успел его закончить, ни мусорных куч вдоль окраин Шлака, и даже соседские, давно высохшие деревья, больше похожие на причудливые коряги, уже выглядят не так пугающе.
Пит старательно водит карандашом по листку бумаги в блокноте, а я стараюсь не зажиматься, как он меня учил. Удивительно, до чего быстро за эти несколько месяцев я привыкла к его присутствию в моей жизни. Он так легко вошел в нее, словно был со мной всегда.
Мама и Прим не возражают против нашего общения. Да что говорить: они обожают Пита, каждый раз пытаются усадить его поужинать с нами, а он неизменно под разными «срочными» предлогами убегает.
Когда я спрашиваю его об этом, он отвечает, что поел дома. Но я знаю: Пит просто не хочет брать у тех, у кого и без того еды мало. Зато всякий раз мой тайный благодетель что-то подбрасывает либо через маму, либо через Прим, потому что понимает – я не возьму. В первый раз мы так долго спорили по этому поводу, что успокоить меня он смог только, насильно закрыв рот поцелуем. Видимо, поэтому и решил, что действовать подпольно – более верная тактика.
– Не опускай голову, – растягивая слова, напоминает художник.
Мне нравится смотреть, как он рисует. Его привычная безмятежность куда-то исчезает, и на лице появляется особое выражение – серьезное, отстраненное, будто окружающий мир перестал для него существовать.
Он тщательно прорисовывает каждую черточку моего лица, то пристально рассматривая мои глаза, то вновь опуская взгляд на рисунок. Сейчас его взор сосредоточился на губах, а у меня возникло желание подняться, схватить его за футболку и притянуть к себе. Я подползаю к нему по кровати и обхватываю его голову руками, пытаясь заглянуть в блокнот. Со страниц на меня смотрит девушка, слишком красивая, чтобы быть мной.
– Пит, тебе не кажется, что это… чересчур хорошо, – мне кажется, что он специально делает меня красивее, чем я есть на самом деле.
– Ты сомневаешься в моих способностях художника? – смеется он.
– Нет, конечно же, нет, – оправдываюсь я. – А что ты будешь с рисунком делать потом? – невинно интересуюсь, запуская руки в его волосы и приводя их в беспорядок.
Он пожимает плечами, поворачивая взор на меня.
– Повешу в спальне напротив кровати, чтобы любоваться каждое утро, – с довольной улыбкой говорит парень, растирая пальцем тень возле губ на бумаге. – Знаешь, ко мне вчера Гейл заходил, – он берет небольшой нож и начинает затачивать карандаш, рассыпая вокруг тонкие стружки. – Ты говорила, что он для тебя как брат. Теперь я увидел воочию, что охотник действительно беспокоится о тебе. Признаюсь, я не ожидал от него такого рвения.
– Что он тебе наговорил? – закатываю глаза, ведь в этом весь Хоторн: опять пытается меня защитить, хотя в этом нет никакой надобности.
– Он сказал, что если я намерен воспользоваться тобой, как “все избалованные городские подонки”, которые относятся к девушкам из Шлака только как к тем, с кем можно поразвлечься, то он выстрелит мне между… ну… неважно куда, – и он заливается звонким смехом. – Кажется, я смог убедить его в серьёзности своих намерений. Во всяком случае тряс он меня за воротник уже практически незлобно.
– Смотри мне, Мелларк, ведь если что, я и сама могу – мне даже Гейла просить не придётся, – я, улыбаясь, хватаю его за ворот футболки, а он отбрасывает блокнот в сторону и вытягивает руки в капитулирующем жесте.
Парень медленно притягивает меня к себе, сажает на колени и аккуратно берет за подбородок, нежно дотрагиваясь пальцами до моих губ.
– Вот черт! – неожиданно ругается он и убирает руку. — Испачкал тебя. Я пальцами растираю карандаш! Теперь у тебя серые пятна на лице, – он поднимает ладони вверх, показывая руки.
– Замолчи уже, Мелларк, и поцелуй меня, наконец! С пятнами разберёмся позже.
Его губы захватывают мои, и я растворяюсь в ощущениях, сжимаемая в кольце его крепких рук. Он прижимает меня своим телом к кровати, вновь и вновь покрывая мое лицо, губы, шею своими поцелуями. Сейчас уже совершенно ясно, что его тело не хочет останавливаться на поцелуях. В глубине моего живота что-то сжимается. Сосущее и сильное желание, как будто голод, толкает меня быть ближе к нему. Я выгибаю спину, глубоко зарываясь руками в его светлых волосах, но он, хрипло выдохнув, отстраняется:
— Я лучше пойду…
Хочу попросить его остаться еще немного, но как обычно молчу.
Пока он собирается, я незаметно вырываю лист со своим портретом из его блокнота и, складывая, прячу в карман.
*
Пит говорит, что весна – его любимое время года. Снова, оживая после зимней спячки, улицы дистрикта окрашиваются в краски. Первые зеленые листья, как символ рождения чего-то нового. Первые яркие брызги – весенние одуванчики, так стойко прокладывающие себе дорогу через слой пыли на дорогах и окрашивающие черные пустоши своими жёлтыми шапками. Жаль, что их жизнь заканчивается слишком быстро, в той же пыли, в которой они родились под тяжелыми сапогами шахтеров.
Весна также ознаменовывает начало поры свадеб в дистрикте, так что, как утверждает мой парень, работы станет вдвое больше. А еще весна приносит за собой Жатву. Эту часть столь прекрасного времени года я бы мечтала не знать, но разве жизнь спрашивает, чего я хочу? Через неделю наша последняя Жатва. Осталось пережить ещё один раз, и для меня, Пита и Гейла настанет пусть и условная, но свобода.
Я стараюсь выкинуть из головы мрачные мысли, не давая им место, ведь сегодня женится Уилл. Я пересекалась с ним несколько раз, забегая к Питу на работу. Еще в нашу первую встречу я отметила, что это удивительно, какие мальчишки Мелларк всё-таки разные.
Уилл, вероятно, потому что старший – самый серьезный, собранный и … немногословный. Это главная его черта, отличающая его от младших братьев.
Рай – взбалмошный, сумасбродный, обладает потрясающим чувством юмора и умеет так здорово рассказывать истории, что невозможно удержаться от смеха.
И Пит, мой Пит. Он как будто взял по чуть-чуть от каждого из них. Он словно мост между двумя крайностями характеров братьев.
Уж не знаю, как они пришли к тому, что его мать согласилась на мое присутствие, но парень сказал, что я приглашена, обязана прийти, и это не обсуждается.