— Я с тобой, мы с тобой, — сильнее прижимая мамину ладонь к своему животу, горячо произнесла Наташа. — Милая моя, я так тебя люблю!
— И я тебя. Давай пройдем в комнату. Наташа, тяжело переваливаясь и неся впереди себя огромный живот, вошла в гостиную и осторожно села на диван. Ее отечное, но не потерявшее привлекательности лицо раскраснелось от выплаканных слез, помада слегка размазалась. Юлия Сергеевна поспешила вытереть выходящие за контур разводы, поцеловала дочь в нос, села рядом. Наташа опустила взгляд, почувствовав сильный толчок внутри.
— Что, дорогая, тяжело? — понимающе спросила Юлия Сергеевна.
— Сплю практически сидя, дышать тяжеловато. Малышу явно надоело его убежище.
— Потерпи, осталось совсем чуть-чуть. Как это Сева отпустил тебя в такую даль одну? — спохватилась Щеголева, округлив глаза.
— Я должна была тебя увидеть, а он не знает, что я у тебя. Сегодня у него тяжелый день, невероятно загруженный. Правда, — и глаза Наташи засветились от счастья, — он успевает сто раз позвонить, справиться о моем самочувствии. Я поговорила с ним, и к тебе. В ближайшие пару часов он не станет меня разыскивать. Мне кажется, так нельзя любить, как он.
— Кому это дано знать — как нужно? — грустно улыбнулась Щеголева. — А ты его любишь?
— Я? Тоже, разумеется, но важнее, чтобы мужчина был от тебя без ума. Тогда есть большая вероятность стабильности, верности, — гордо произнесла Наташа и тут же сконфузилась. — Прости меня, пожалуйста. Я не должна разговаривать с тобой об этом?
— Что за чепуха, — справляясь со снова нахлынувшей безнадежностью, ответила Юлия Сергеевна. — Наоборот. Такие разговоры для меня как вакцина: помогает переболеть в более легкой форме. Не извиняйся, Натуля.
— Я действительно могу говорить на эту тему?
— Конечно.
— Я вообще о многом передумала за эти несколько дней. Мир словно перевернулся. Он стал другим. Или я? Мне стало страшно и… Одним словом, знаешь, мам, — в голосе Наташи послышалось беспокойство, — я вдруг представила, что Сева тоже однажды придет домой и скажет, что больше не любит меня. Он такой преуспевающий, талантливый, привлекательный, а я превратилась в толстозадую, отекшую утку. Его взгляд может остановиться на более красивой, эффектной женщине. Она даже может быть старше его. Сейчас это модно.
— Наташа, что ты такое говоришь? Что за больная фантазия?
— Мамочка, это гораздо реальнее, чем мы думаем. Какова будет моя реакция?
— Господи, что за глупости лезут тебе в голову сегодня? Я все отношу на счет твоего непростого состояния.
— При чем здесь моя беременность?! Я говорю о реальных вещах. Сева далек от идеала, я-то знаю. Но мне всегда хотелось думать, что ради наших отношений он готов измениться.
— Ты ничего не скрываешь от меня? — Юлия Сергеевна взяла лицо дочери в ладони. — Говори правду! Он не пьет? Не дебоширит, не наркоман? У него нет темных пятен в прошлом? Все-таки он на восемь лет старше, а вы поженились так быстро после знакомства. Говори немедленно, в чем дело?!
— Мамуля, я имела в виду не пороки, а состояние души! Мы с ним разные настолько, что иногда кажется, разбежаться нужно. А потом я поостыну и понимаю, что мы — две части одного целого. Мы нужны друг другу, как бы трудно или легко нам ни было.
— Вы прожили вместе всего полтора года.
— Какая разница? Можно прожить всю жизнь и не знать, что за человек с тобой рядом.
— У меня именно этот случай, — вяло улыбнулась Юлия Сергеевна.
— Вот видишь. Ведь я тоже никогда не думала, что отец способен на предательство.
— Оставь его в покое, прошу тебя, девочка. А вообще — сердцу не прикажешь. Он поступил честно и по отношению ко мне, и к той женщине, которая, надеюсь, будет любить его так же беззаветно, как это делала я… Пусть хотя бы они будут счастливы.
— И ты не будешь за него бороться? Просто так уступишь? Ведь это ты сделала его таким, какой он сейчас. Она воспользуется твоим трудом, твоими заслугами. Неужели ты действительно так думаешь? — щеки Наташи раскраснелись, она ощущала взволнованные толчки малыша, но не могла остановиться. Она не дала матери возможности ответить, медленно поднялась с дивана и стала, опершись о спинку стула. — Я не могу поверить! Ты так просто отказываешься от того, что составляло смысл твоей жизни! Ты всегда делала только то, что нужно ему. Ты была еще одной его парой глаз, рук, ног. И вот что я тебе скажу: ты напрочь забывала о себе, поэтому и ему самому было несложно забыть о тебе. Ты настолько растворилась в нем, в его успехах, проблемах, болезнях, что перестала существовать как личность, как женщина. Тебя было так легко не замечать, а ты и не настаивала. Поэтому ты сейчас одна.
Наташа выпалила свой монолог на одном дыхании. Она чувствовала, что способна говорить еще в таком же духе, но что-то сдерживало ее. Хотелось наконец услышать хоть что-нибудь в ответ.
— Я знаю, — тихо сказала Юлия Сергеевна, поднимая на дочь повлажневшие глаза. — Я поняла это на днях. Серьезно. Раньше не задумывалась, а теперь знаю, что ты права. Ты не открыла для меня Америку. Несколько дней назад, до ухода отца я бы рассорилась с тобой за подобные речи. Ты ведь всегда так думала, только вслух не произносила. Так вот, снова скажу, что ты права. Все дело в том, что я жила им, а он просто жил. Кстати, о тебе я всегда заботилась не меньше. Если тебя это, конечно, не унижает в столь взрослом возрасте.
— Ты путаешь заботу о ребенке и любовь к мужу. Ты все валишь в одну кучу! — Наташа понимала, что должна говорить совершенно иные слова, но они срывались с губ совершенно помимо ее воли. — Ты еще скажи, что никогда не забудешь его, потому что любишь меня — плод вашей любви!
— Как своеобразно ты решила утешать меня, На-тала, — улыбнулась Юлия Сергеевна и скрестила руки на груди. Внимательно глядя на дочь, она добавила уже серьезнее: — Ты злишься на меня, я вижу. В нашей семье царило благополучие, доверие, открытость, и ничего этого больше нет. Тебе обидно, что я не смогла удержать твоего отца, что он предпочел мне другую. Это изменило твое доверительное отношение к нему, ты считаешь, что лишилась друга. И во всем ты предпочла обвинить меня. Я принимаю на свой счет все, что ты сказала. Но вот тебе мой совет: оставь свои обиды, ведь он ушел от меня. Он меня больше не любит, а тебя по-прежнему боготворит.