Антон и Тонька встали и на одной ноге попрыгали в детскую. Надо было внести в анналы истории отметку об исполнении приговора и поискать, нет ли в комнате мух для упыря.
— Ты только посмотри на него, — тихо бросил Павел Георгиевич через стол. — Восемнадцать лет человеку! Дура ты, дура…
Перед сном к ним зашёл отец.
— Ну, ты как, сынок? — спросил он, нетрезво дыша: после ссоры пришлось расслабляться заныканной бутылочкой.
— Играю, — отозвался Антон, прицеливаясь в Тоньку из лазерного пистолета как у звёздных пиратов.
— Угу, угу… — Павел Георгиевич незаметно отёр пьяную слезу. — Куда же наш Прошка делся…
— Его, наверно, дя Максим убил.
— Максим? Убил?
— Ну да. Он давно на него охотился. Мы видели.
— Да зачем же ему? — недоверчиво покосился отец.
— Для жертвы. Он сатанист.
Павел Георгиевич вздохнул, понимая, что ребёнка опять "переклинило".
— Ладно, сынок, не болтай чепухи, — сказал он, погладив Тоху по голове и направляясь к двери.
— Мы видели. Он на яблоне висит.
— Кто?! Максим?
— Проня. Повешенный.
Отец недоверчиво покачал головой, ещё раз вздохнул.
Уже выходя, вспомнил:
— В среду дядя Рудольф приезжает. Он у тебя поживёт.
Закрыв за собой дверь, отец остановился, размышляя, не пойти ли к яблоне, посмотреть. Подумал, покачал головой, отёр новую слезу и поплёлся в спальню, к жене, мириться.
Дядя Рудольф был отцовым братом. Был он энергичен, шумен, матёро волосат и матерно экспрессивен. Антон с Тонькой не любили его, но относились терпимо, потому что дядя Рудольф умел смешно пошутить. Ещё он виртуозно матерился. Ещё он не боялся соседа Максима Фёдорыча. Ещё он был дурачком. Это совершенно точно: как‑то раз они видели в окно, как дядя, расхаживающий по комнате в одних трусах, пукает, зачем‑то прижимая к попе полиэтиленовый мешочек. Оказалось, что не "зачем‑то", а затем, чтобы потом, блаженно закатив глаза, вынюхать.
Но самое главное — дядя Рудольф был рыжим.
— Встретил рыжего — убей! — мрачно произнесла Тонька.
— Он же взрослый, — покачал головой Антоха. — Он Максима не боится.
— Даже когда спит? — усмехнулась она.
Антон понял. Он довольно рассмеялся и потянулся к анналам N2. Всё‑таки, не такая уж она дура, эта Тонька.
Голый Вася
Шлёпая босыми ногами, он шёл по нагретому солнцем асфальту. Шоссе уходило на восток — рассекало надвое по — осеннему нарядную рощу и устремлялось к горизонту, врезаясь в совхозные делянки, как острый ножик в "Шахматный" пирог. Солнце пекло сквозь дыры в озоновом слое, забыв, что уже давно не июль, а самый, что ни на есть, настоящий сентябрь. Сентябрь недовольно морщился, но терпел пока. Лёгкий ветерок ласково обнимал, набиваясь в друзья, и поглаживал по безапелляционно голой заднице.
Вася напевал себе под нос "Солнечный круг", не обращая никакого внимания на раздражённые сигналы машин, которые то и дело притормаживали (водитель — мужик) или наоборот набирали скорость (за рулём дама, соответственно). Вася медленно, но неудержимо продвигался на восток, в своём личном, необъяснимом Drang nach Osten.
Рядом, сбросив скорость до шага, поползла "Тойота".
— Хава нагила! — жизнерадостно произнёс здоровый бородатый мужик, высовываясь в окно, поблескивая золотыми коронками.
— Здравствуйте, — отозвался Василий.
— Курить есть?
Вася только развёл руками на этот неуместный вопрос.
— А какого хера тогда тут идёшь?
— Решил начать новую жизнь, — честно объяснил Василий.
— А почему голый? — не отставал мужик.
— Это протест.
— А — а, — кивнул золотозубый. — Понял. Зауважал.
Однако, скорости не прибавил и продолжал медленно катиться рядом, подстраиваясь под Васину неторопкость.
— Слышь, мужик, а ты против чего протестуешь? — спросил он метров через тридцать.
— Да — а, — неопределённо поморщился Василий. — Достало всё.
— У — у, угу, — задумчиво покивал водитель.
Еще через сотню метров "Тойота" вырвалась вперёд и прижалась к обочине. Бородатый вылез из машины и принялся торопливо стягивать с себя джинсы.
Мужик из "Тойоты" был грузноват немного, но смотрелся очень даже эффектно — на его грудной клетке, в случае чего, мог бы совершить вынужденную посадку как минимум кукурузник (на груди Василия — максимум голубь). Теперь им навстречу не попадалось машин, которые набирали бы скорость при виде двух голых мужиков — нет, все они притормаживали. Из окна одного "Рено" даже появилась женская рука и оттопырила вверх большой палец с длинным зелёным ногтем — дескать: отлично, парни!