Перебивая думы и воспоминания, внутренний голос шепнул ему: "Ты поосторожней с мыслями‑то! Он ведь всё видит".
Иван Фёдорович спохватился, бросил на Бога испытующий и смущённый взгляд. Но Бог если и видел всё, то виду не подавал. Сидел себе, покуривал трубочку да смотрел задумчиво в огонь.
— Водку жалко, — вздохнул Иван Фёдорович совершенно не кстати.
— А? — не понял Бог.
— Водку, говорю. В машине осталась. Сейчас оприходовали бы, за знакомство‑то. Или ты, поди, не пьёшь?
— Отчего же, — просто ответил Господь. — На Пасху или, там, на Рождество — очень даже. Ну, и у костра, на природе, водочка тоже ничего.
— Ага! — обрадовался Иван Фёдорович пониманию. — Мы, вот, с Петром как на рыбалку соберёмся, на Гривку, к затонам… Костерок разведём под ушицу и — и… А какие там кузнечики — это ж удивление одно!.. А дрозды, дрозды‑то чего вытворяют, ты бы послушал!.. А то, слышь, давай с нами, в пятницу, если…
И тут вдруг, разом, осознал Иван Фёдорович всю страшную правду своего теперешнего положения и сразу осёкся, замолчал. Защипала глаз горючая слеза понимания того, что всё кончилось, и никогда уже ничего не будет: ни ушицы, ни водочки, ни запаха карбюратора, ни хозяйственного голоса жены, диктующей список покупок, ни холодного ручья поутру, ни дроздиной вечери. "Фруктовый микс" утратил весь свой лимонно — жизнерадостный вкус, оборотившись химически — ненатуральным смертоносным сплавом.
Бог конечно понял нахлынувшие на Ивана Фёдоровича мысли, но ничего не сказал. Только головой покачал раздумчиво.
— Жалеешь? — спросил через минуту.
— Кого? — не понял Иван Фёдорович.
— Себя. Что не дожил — жалеешь?
— А — а, это… А что, бывают такие, что не жалеют?
— Бывают, — кивнул Господь.
Иван Фёдорович пожал плечами.
— Да чёрт его знает… — брякнул он и не договорил, спохватился. — Ой, ё‑ка — лэ — мэ — нэ! Я хотел сказать… — И, встретив улыбающийся Господень взгляд, совсем стушевался, махнул рукой: — В общем, ты и сам всё знаешь.
В лысину ударила первая тяжёлая капля; не отразилась равно углу падения — обратилась сотней влажных пылинок. Иван Фёдорович поднял к небу лицо, принял на бровь вторую каплю.
Похолодало. Пронёсся по лугу вспугнутым зайцем ветер. Дрогнула молния, вцепилась в небо, дёрнула, отрывая ломоть. Кусок небесный рухнул вниз громом, упал на землю; приминая травы, покатился по лугу — пыхтя и ухая, подпрыгивая на кочках. В зияющую небесную рану устремилась непроглядно чёрная, даже на чёрном небе, туча — заволокла, затянула, покрывая клубящейся пеной.
— Эх, спрятаться бы, что ли, — недвусмысленно произнёс Иван Фёдорович, неуютно поёжившись, бросив быстрый, но многозначительный взгляд на палатку.
— От кого? — спросил Бог.
— Так это… — удивлённо взглянул на него Иван Фёдорович. — От дождя же.
И тут — началось!
Гром рявкнул так, что рык его ощутимо надавил на плечи, прижимая к земле. Ветер уже не зайцем, а разъярённым драконом пролетел над полем, укладывая травы по — своему, меняя земле причёску. Молнии заполыхали одна за другой, пугая: казалось, что свод небесный лопается, трещит по швам, рвётся в лохмотья с неровными обдёрганными краями. Дождь не пролился даже, а упал с неба — тяжёлым промокшим покрывалом.
Иван Фёдорович невольно приклонился к земле, накрывая голову руками, приготовившись быть в одну секунду промоченным до нитки.
Но странное дело — больше ни одной капли не упало ни на него, ни в костёр, который продолжал гореть жарко и ровно, словно не было вокруг ни ветра, ни ливня, и вообще никакого разгула стихий. И палатка стояла сухая и спокойная.
— Это как же? — успел удивиться Иван Фёдорович, прежде чем до него дошло: Бог ведь рядом, какие уж тут стихии.
— Лихо! — произнёс он вслед ушедшему удивлению. И добавил: — Хорошо быть богом!
Господь неторопливо улыбнулся наивному человеческому восторгу.
— А правда, — задумался Иван Фёдорович. — странное дело… Я вот, прости, Господи, никогда особо о тебе не задумывался. Ну есть ты, нет тебя — не всё ли мне едино. Мне бы с "десятой" моей разобраться да с жёнушкой неугомонной… А тут — ты…
— А тут — я, — повторил за ним Господь, словно пробуя мысль на вкус, смакуя.
— Угу. И всё про меня знаешь. Всё ведь?
— Всё, — просто пожал плечами Бог.
— Ох, мать честная! — Иван Фёдорович даже поёжился. — Это же… ужас! Не хотел бы я быть на твоём месте.