— А вы мне так в мультиличностях нравитесь! — вмиг захмелевшая Майя приобняла президента за плечи. — Как вы там с Медведевым зажигаете!
— А давайте зажжём, а! — воскликнул Фёдор. — По нашенски, по пожарски!
— Попожарски я не хочу, — сказала Маша.
— Пойдёмте лучше телевизор смотреть, — предложила Света, которая не любила зажигать — ей больше нравился тихий домашний уют.
— В связи с концом света телевидение не работает, — процитировал Иван президента.
— Я не телевидение смотреть зову, а наш новый телевизор, — возразила жена. — Они ж его ещё не видели.
Все прошли в залу и стали смотреть телевизор. Смотреть приходилось наощупь, но так было даже интересней и загадочней. Иван так и не понял, чей телевизор он ощупывал, но было очень весело. Веселье ежеминутно нарастало, пропорционально росту промилле в крови. Первой не выдержала Майя.
— Зажигай! — взвизгнула она, наваливаясь на президента бюстом четвёртого размера.
Президент чиркнул спичкой, сноровисто зажёг от неё пару бенгальских огней. Очарование конца света была развеяно, зато стало так карнавально, по — новогоднему!
Все увидели, что президент — вовсе не президент, а самый настоящий дед Мороз, которого чёрт всегда приносит не вовремя. В пылу веселья Майя сдёрнула с Мороза бороду, и тогда оказалось, что на самом‑то самом деле это Дмитрий Медведев — электрик из восемьдесят шестой.
— Скажи честно, Митя, — доверительно обратился к нему Иван. — Конец света — твоя работа?
— М — моя, — нетрезво кивнул президент — Мороз — электрик. — Хорошо сидим!
Иван подошёл к окну, выглянул. Местность была укутана апокалиптической тьмой.
— Ты что же это, — весь город?! — испуганно воскликнул он.
— А чего мелочиться, — широко улыбнулся Дмитрий Медведев. — Берите шире, россиянин! Всю страну поимел!
Все разом приникли к окну, выглядывая на улицу, где творился хаос: бегали люди, сыпались молнии полицейских мигалок, визжали сирены скорых помощей, звенели разбитые мародёрами витрины.
С запада молчаливыми стройными рядами входили в город отряды индейцев майя. Полуголые, краснокожие и загорелые, с томагавками на плечах, они сурово и голоступо утаптывали декабрьский снег. С неба падали метеориты, врубаясь в крыши домов, разнося в щепки неправильно припаркованные машины.
В чёрном небе злокозненно хмурился синий глаз планеты Нибиру. Земная ось колебалась, острым концом вспарывая небесный купол, так что звёзды сыпались с него градом.
И тут, неожиданно и ослепительно, вся вселенная озарилась вспышкой теоретически — большого взрыва. Заломило глаза, сердце ухнуло и понесло. "Вот и конец!" — мелькнуло в Ивановой голове.
— Свет! — закричала над ухом Машка. — Люди, свет дали!
Иван поднял голову со стола, вытер со щеки слюни, сонно захлопал глазами, привыкая к свету.
"Ну слава богу, приснилось! — с облегчением подумал он, потягиваясь. — Ничего не было!".
Рядом, сзади и внизу, кто‑то всхрапнул, зачмокал губами. Иван неуверенно оглянулся в ту сторону.
В по — хрущовски узком промежутке между диваном и телевизором валялся пожарник Фёдор. Его рука по — хозяйски обнимала бюст Светы, на лице которой, сбившись и скомкавшись, неаккуратными патлами прилепилась дедморозовская борода Дмитрия Медведева, храпящего на кресле в углу, в объятиях Майи.
Насовсем
Открываю дверь. В комнате полумрак; тепло пахнет детством и сном. Сквозь лёгкую штору ещё не пробился тихий рассвет.
Она лежит на боку — капелька моя, облачко моё, ненаглядная.
— Эй! — зову полушёпотом, проводя заскорузлой ладонью по её щеке.
Она приоткрывает сонные глаза, шепчет удивлённо:
— Папка…
Это она ещё не проснулась, не поняла.
А потом:
— Папка! — и обхватывает шею ручонками своими тёплыми, виснет, прижимается и плачет.
Что ж ты плачешь‑то, дурёха… Ведь я ж вернулся, ну… Будет, будет тебе.
— А ты насовсем? — спрашивает недоверчиво, замирая.
— Да вроде насовсем, — улыбаюсь я. — Посражался, вот, да и говорю врагам: хватит уже воевать, ребята. Айда по домам, а то меня Капля заждалась.
Смеётся. Тычется лицом в небритую щёку — чисто котёнок.
Стискиваю тёплый комочек. Она пахнет вишнёвым вареньем, которое готовили вчера. А ещё ванилью. И любовью вечной и щемящей, как…
Пуля наконец добирается до сердца. Не задумываясь, не останавливаясь, с ликованием — бьёт. Сильно бьёт. Падаю обратно в окоп…
Вот вроде ж лето ещё, а небо — осеннее какое‑то, тяжёлое. Такое тяжёлое, что не вдохнуть.