Природа вокруг - мрачная и строгая. Но в этой строгости имелась какая-то своя, особая красота. Все здесь было древним и крепким, как будто земли этой ничто не касалось сотни, а может, и тысячи веков. На севере, занавешенные легким туманом, виднелись оледенелые горы, а впереди, не так уж и далеко за становищем, сверкали вершины центрального новоземельского хребта. Серая галька, серые, почти черные обрывистые скалы, и ни одного деревца, кустика, только кое-где зеленовато-коричневые с белыми и желтыми крапинками пятна - то ли трава, то ли мох...
Первыми на берег съехали Замятин, Громов и комиссар. А через некоторое время между берегом и судами экспедиции засновали большие, широкие моторные лодки - доры. Началась выгрузка. С короткими перерывами на обед и на ужин работали до самого позднего вечера, хотя, когда он здесь поздний, когда ранний, и не разберешь.
В этих широтах солнце с начала мая по середину августа совсем не опускается за горизонт. Только после полуночи оно из ослепительно золотого становится ярко-красным, еще позже цвет его тускнеет, и оно матовым оранжевым шаром медленно клонится за скалы острова Кармакульского, но, так и не зайдя за них, снова поднимается на небосклон.
13
Уставший, пожалуй, не меньше, чем при аварии "Азимута", я сидел на обкатанном морем небольшом валуне в стороне от всех и, кажется, ни о чем не думал. Поглядывал на море, на скалы, на людей, все еще толпившихся на берегу. Наверно, каждый приход судна - для них большая радость и здесь сейчас собралось все население становища - мужчины, женщины, ребятишки. Много было русских, но были и смуглые, широколицые, с черными раскосыми глазами, невысокие люди, одетые в меховые малицы с откинутыми на спины капюшонами. Я сообразил, что это ненцы - самые давние жители северного побережья материка и многих островов.
Кроме людей на берегу было множество разномастных - рыжих, серых, черных, белых, пятнистых - собак. Были среди них и совершенно невообразимые чудища - облезлые или, наоборот, с густой свалявшейся в клочья шерстью, с порванными ушами и со шрамами на мордах - следами жестоких драк, но были настоящие красавцы - пушистые, широкогрудые, с пышными, закрученными баранкой хвостами, с умными веселыми глазами лайки.
Сидеть на камне надоело, и я, кое-как встав и еле передвигая ноги, побрел в направлении становища. Посматривая вокруг, разглядывал покрытые мхом и лишайниками камни под ногами, заметил даже какие-то мелкие желтые цветочки, чем-то напоминающие наши маки, и вдруг почувствовал неладное. Поднял голову и увидел перед собой, наверное, дюжину собак. Разинув огромные пасти, сверкая жуткими клыками, они молча неслись, окружая меня... "Все, - подумал я, - вот и кончилась твоя экспедиция, Соколов!"
Первым порывом было, конечно, бежать, но, к счастью, я вдруг вспомнил, что от собак никогда не надо убегать: во-первых, не убежишь, а во-вторых, только еще больше раздразнишь. И я остался стоять.
Поджилки у меня тряслись самым настоящим образом. Помню, что вперед вырвался здоровенный черный пес, и глаза у него горели зеленым огнем. Я зажмурился и втянул голову в плечи... Что же они там, не видят: человек погибает...
Я слышал шумное дыхание собак и вдруг почувствовал, что кто-то ласково трется о мои ноги. Я осторожно открыл глаза. Собаки стояли вокруг и весело крутили хвостами, а черный сидел, наклонив голову набок, и внимательно меня разглядывал. Я только это и успел заметить, потому что он вдруг прыгнул. Я снова невольно зажмурился - и тут же почувствовал легкий толчок в грудь, и что-то влажное и мягкое снизу вверх смазало меня по губам. На землю я сел скорее от изумления. Я сидел на каменистой земле, а кругом скакали добродушные псы, и каждый старался лизнуть в лицо, и рядом стояла смуглая женщина и смеялась.
- Испугалась маленько? - спросила женщина, почему-то обращаясь ко мне в женском роде. - Наса собака селовека увазает, селовека не обидит. Сармика* не увазает, ошкуя* не увазает, чузую собаку не увазает, селовека - любит. Ставай, однако. Дора* уходит узе.
Я встал. К радости избавления от страха примешивалось чувство обиды. Откуда же я знал, что эти псы, видишь ли, человека уважают? Впрочем, обижался я не долго. Солнце по-прежнему светило. Собаки, из которых каждая запросто перегрызет горло любому зверю, почетной охраной сопровождали меня, веселая женщина шла рядом, на рейде четкими силуэтами рисовались суда нашей промыслово-полярной, и сам я ступал не где-нибудь, а по Новой Земле, на которой живут смелые и дружные люди, и на которой, ну, пусть не долго, но буду жить и работать я... Если из-за Борьки нас с Арсей не отправят обратно.
- А ну, марш в дору, - строго приказал мне боцман, и я, попрощавшись с женщиной и погладив по шелковистой шерсти черного зверя, влез в лодку.
- Где прохлаждалси? - ворчливо спросил Колька.
- Знакомился с Новой Землей, - нахально сказал я.
- Он у нас знаменитый исследователь, - захохотал Морошкин, Пахтусов, Русанов и даже Седов!
- Ага, - сказал я, - Пахтусов, Русанов, Седов и Соколов.
- Ну ты, - сказал Витька, - не больно-то задавайся! Знаем, какой ты... землепроходец.
- Заткнись, Морошка! - зло сказал Антон.
- Ладно, - сказал Морошкин, - еще маленько поглядим. Так, Шкерт?
Шкерт ничего не ответил, только усмехнулся противно.
...Спали мы в эту ночь по разным местам: на "Зубатке" команда уже разбирала нары в нашем трюме - судно должно было принять груз из Кармакул и поутру уйти обратно в Архангельск. Часть ребят разместили у жителей становища, две бригады поместились на "Авангарде", а нашей группе пришлось ночевать на палубе "Азимута" - на нем было всего две маленькие каютки для шести человек команды.
Дора пришвартовалась к борту "Азимута", и мы кое-как со своими вещичками и матрасами перебрались на суденышко. Разложили матрасы на спардеке и, кряхтя, охая, постанывая, улеглись. Семеныч с матросами принесли два брезентовых полотнища и укрыли нас сверху. И это оказалось очень кстати - к ночи небо затянулось плотной низкой серой пеленой, подул холодный ветер, а вскоре забарабанил нудный дождь, и пришлось натянуть брезент на головы.
- Ложись тесней, - сказал кто-то, - все теплее будет.
Все задвигались и поприжались друг к другу.
- Вот еще дождь, будь он неладен, - ворчливо сказал Саня.
- Тут еще не так бывает, - глухо откликнулся откуда-то Карбас. - Мне батя сказывал, что тут погода может чуть не каждый час меняться. Глядишь, солнце, а через час, глядишь, дождь, а ишшо через час и всток падет.
- Какой еще всток? - недовольно спросил Толик.
- Ветрище такой. Восточный, значит, - ответил Колька, - страшенный ветер. А за ним снег...
- Утешил! Ну, прямо обрадовал, - засмеялся Славка, потом вздохнул и сказал мечтательно: - А у нас в Одессе...
- Чего ты нам своей Одессой в глаза тычешь? - Я узнал шепелявый голос Баланды. - Какого... рожна ты к нам со своей Одессы пожаловал?!
- Ну ты! - закричал Арся. - Говори, да не заговаривайся!
- Да хватит вам соб-бачиться, - жалобно сказал Боря-маленький, уст-тали в-ведь в-все, сил н-нет...