Еле-еле поднявшись, я побежал... какой там побежал?! Начал кое-как, чуть не вися в воздухе под углом наверняка не меньше сорока градусов, передвигаться вперед. Временами я падал, потом опять вставал и двигался дальше и еще орал: "Буря, ветер, ураганы, нам не страшен океан..." Ветер заталкивал слова обратно мне в глотку, но я все-таки пытался пересилить его: "Молодые ка-апита-аны поведут наш караван..." Я спотыкался, падал. Наверху небо было темно-серым, а под этим серым плотным занавесом низко мчались огромные черные тучи, и дождь хлестал как из ведра. "Природа взбесилась", - подумал я торжественными словами и шлепнулся опять. Всё! Погибаю, замерзаю, утопаю, но не сдаюсь! И в это время сильная рука подняла меня, как кутенка, за шиворот, и я увидел невозмутимого Ивана Ивановича-старшего, а рядом с ним - младшего и Людмилу Сергеевну... Не утоп, не погиб, и да здравствует Новая Земля! Потом, вспоминая все это, я подумал, что у меня в ту ночь, наверно, мозги слегка съехали набекрень.
- Что случилось? - прокричала Людмила Сергеевна.
Она вцепилась в Ивана-младшего, и их шатало и качало.
- Палатку сорвало! - почему-то радостно проорал я.
А дальше я смутно помню. Кажется, мы все некоторое время пытались поставить палатку, но тяжеленный намокший брезент сопротивлялся, как гигантской силы фантастическое живое существо, и мы наконец плюнули на это дело. Вторая палатка - столовая - стояла крепко, ее только пошатывало от ветра, и Людмила Сергеевна решительно приказала всем идти туда. А предусмотрительный Прилучный велел нам набросать на поверженную палатку камней, да потяжелее, чтобы ее не унесло в море. Уж как нам удалось это сделать, не знаю, но сделали, а потом, держась друг за друга, добрались до столовой.
Промокшие до костей, ничего не соображающие от воя ветра, шума дождя, от усталости, мы забились под спасительный полог. Я еще подумал: "А как там на утесах разнесчастные птицы? Унесло их, наверно, куда-нибудь в океан..."
- Печку надо затопить, - сказал Ваня и вышел.
Я, не раздумывая, пошел за ним - настроение было такое у меня героическое. За мной вышли еще трое или четверо.
Плавника, который был сложен за палаткой, не было - разметало, и Ваня повел нас к дому, где в пристроенной к избе сараюшке были запасы топлива. Здесь же, за загородкой, метались перепуганные курицы и из угла в угол носился ошалелый поросенок. И было там шесть здоровенных псов, которые встретили нас радостным лаем и визгом.
Вскоре в бочке-печке вспыхнуло яркое пламя, через каких-нибудь десять - пятнадцать минут она раскалилась докрасна, и стало жарко.
- Всем раздеваться! - приказала Людмила Сергеевна. - До трусов.
- Это еще зачем? - недовольно спросил Колька.
- Не хватало мне еще, чтобы вы все воспаление легких схватили! рассердилась Людмила Сергеевна. - Обувь не снимать - на полу лужи.
Ну и видик у нас был, если посмотреть со стороны! Все в трусах и в сапогах или ботинках, а у тощего Карбаса вдруг оказались голубые кальсоны, что, конечно, вызвало немалое веселье. Шкерт вообще снять штаны отказался - он стоял рядом с печкой, и от его брюк валил пар. Сесть было негде, так как на столе и на лавках были разложены наши промокшие одежки, и все мы стояли, приплясывая и норовя поближе пробиться к печке. Все это было похоже на баню, только веников не хватало.
- Так всю ночь и будем плясать? - спросил Морошкин.
- Восемь утра уже, - сказала Людмила Сергеевна.
- Фью, - присвистнул Арся, - когда же это ветрило кончится?
- Может, скоро, а может, и через сутки, - спокойно ответил Прилучный.
- Вот окаянная сила! - со злостью сказал Саня. - Много так-то напромышляешь?!
- Ничо, - сказал Прилучный, - свое дело сделаете.
Он подозвал Ваню и что-то сказал ему. Тот, подняв воротник телогрейки и поглубже нахлобучив шапку, вышел из палатки. А через некоторое время вернулся с двумя большими чайниками, а за ним с мешком в руках в палатку влетела Ольга. Она удивленно похлопала глазами. Карбас заверещал и ринулся в своих небесно-голубых под стол.
- А ну, марш отседова! - прикрикнул Прилучный, и Ольга выскочила.
Мы потешались над Карбасом, да и над собой, когда вдруг Иван Иванович поднял руку и прислушался. Все, замолчали. Никто в первую минуту не понял, в чем дело, просто показалось, что произошло что-то необычное. Тишина настала в палатке и во всем мире. Молча все высыпали наружу.
Не было туч, не было дождя, не было ветра, а было ослепительное, вроде бы даже теплое, солнце, и только мерный шум прибоя нарушал глубокую тишину. И снова птицы сновали над бухтой, и снова сверкали вдали серебряные вершины... "Ай да птички, молодцы, - подумал я, - где же они прятались-то?"
- Вот это да-а-а! - протянул восторженно Славка.
- Климат у нас такой отчаянный, - очень довольный, сказал Иван Иванович. - Новоземельский - одно слово...
Так кончилась наша первая ночь в становище Прилучного, и так начался новый день.
15
С наслаждением попив горячего чаю с сахаром и хлебом, ребята вытащили свою мокрую одежду и разложили ее на камнях. Солнце и легкий теплый ветерок быстро просушили ее. Сбитую ветром палатку споро и прочно поставили на место. Разлеглись на солнышке и задремали.
- А ну, промышленники, - раздался веселый девчоночий голос, вставайти, вставайти! Уха на столе.
- Вчерашняя? - спросил Колька.
- Зачем вчерашняя? - удивилась Ольга. - Седнишняя. Папаня с Ваней порыбачили, пока вы тут носами сопели.
Арся вскочил первым. Оля стояла перед ним в аккуратненьком ватнике, в ладно пригнанных сапожках и в синем шелковом платке. Арся попялил на нее глаза и пошел куда-то в сторону.
Толик Находка посмотрел ему вслед и серьезно сказал:
- Приворожила. Точно.
- Кого? - вспыхнув, спросила Ольга.
- Меня, - сказал Толик, - и его. - Он кивнул в сторону шагавшего по камням Арси.
- Вот еще! - сказала Оля. - Нужны вы мне больно... оба.
- А кто тебе нужен? - без обычной своей ухмылки спросил Витька Морошкин.
- А вот он, - сказала Оля, показав на Антона, - да еще этот вот ничего... - Она кивнула на Славку и убежала в палатку-столовую.
Морошка косо смотрел на то, как смутился вдруг Антон и весело встрепенулся Славка.
- А што, у нас в Одессе все такие! - крикнул он вслед Ольге. И, запев во все горло: "Синенький скромный платочек падал с опущенных плеч...", он помчался в столовую.
- И этот втюрился, - угрюмо сказал Баландин, - и Морошка-ягода тоже втюрилась.
Витя промолчал. А из столовой как ошпаренный выскочил Славка. Он два раза перекрутился на месте и сказал:
- Айда рубать, братва! "Любовь - это грозная штука..."
И братва пошла "рубать". И рубали, надо сказать, здорово. Ольга только успевала подавать.
"До чего же живучий народец, - с нежностью думала, глядя на них, Людмила Сергеевна, - как будто и вчерашней адской работы не было и этой жутковатой ночи не было. Уписывают за обе щеки да хохочут..."
К концу обеда в палатку зашел Иван Иванович.
- Приятно кушать, - вежливо сказал он, - хлеб вам и соль.
- Спасибо! - с набитыми ртами ответили ребята.
- Товарищ комиссар, - сказал Прилучный, - я так рассуждаю: седни ребятишкам надо отдохнуть, а чтоб время зря не терять, я им порасскажу кой-что, про промысел, значит.
- Правильно, Иван Иванович, - согласилась Людмила Сергеевна и добавила улыбнувшись: - Что бы мы без вас делали?
- Иван Иванович, - спросил Димка, - а почему вы нам ваших собачек не показали?
- Вы работали, а они бы толочься тут стали, мешать, - рассудительно ответил Прилучный.
- Хорошие у вас собачки, - сказал Димка.
- Ничо, - согласился Прилучный, - для охоты, для езды.
- Эх, - сказал Саня, - а Шняка-то наш как там?
- Сожрали кармакульские псы твоего Шняку, - хихикнув, сказал Шкерт.
- Типун тебе на язык, - сказал Саня и вдруг замолчал, разинув рот.
В дверном проеме, улыбаясь, стоял Шняка, и хвост-парус ходил у него ходуном.