Мы переправились через реку и добрались до Тхиенхо. Крестьяне помогали нам чем могли, давали рис, лодку, чтобы ездить на рынок. Местные ребята учили меня, как трезубцем ловить рыбу в канале. Было интересно, только очень мешали комары и пиявки, которых здесь была тьма-тьмущая. На востоке до самого горизонта поднимались высокие травы и тростник. В той стороне лежала знаменитая Долина Тростников[19].
Несколько дней прошли спокойно, но потом и здесь появились самолеты и стали бомбить населенные пункты по берегам крупных каналов. Нам снова пришлось бежать.
Деревеньки, пальмы и бананы, одевшие в прохладную тень сады на богатых наносных землях, тропинки вдоль узких маленьких канальчиков, в воде которых отражались кроны дурьянов и мангостанов[20], мелькавшие в зелени красные черепичные крыши — все теперь утратило свое прежнее спокойствие и тишину. Война пришла даже в самые глухие селения.
Молодежь и старики, женщины и дети — все вооружались самодельным оружием.
…Прошло больше месяца, когда мы добрались наконец до реки Хаузианг. Нам часто приходилось ночевать в открытом поле, на мокрой от росы земле, иногда мы целыми днями шли под проливным дождем, не останавливаясь даже для того, чтобы поесть. От постоянных тревог и лишений мама совсем расхворалась. Ее стали мучить сильные приступы лихорадки, она подолгу лежала и, не в силах двинуться, холодеющей рукой ловила мою руку. Когда начинали стрелять, мама, шатаясь от слабости, поднималась, и мы снова шли следом за другими беженцами.
Когда нам удавалось остановиться в более спокойном месте, я тут же удирал с местными ребятами, едва успев с ними познакомиться. Мы забирались в поле или прятались в садах и придумывали разные игры. Из пальмовых листьев и тростника, например, мы делали тележку с двумя лошадьми, и главнокомандующий, которого мы выбирали, нахлобучив на голову огромный лист банана вместо фуражки, объезжал позиции. Из цветка банана и сухих щепок, пущенных в маленький канальчик, мы сооружали целую флотилию. Потом подбирали паданки и стреляли по ней.
— Ан, — много раз просила мама, — ведь кругом война! И как ты ничего не боишься! Не убегай далеко, вдруг что случится, где тебя искать?! Очень прошу!
В такие минуты мне было так жалко маму, что никто не уговорил бы меня играть. Но, просидев немного спокойно, я снова убегал к ребятам.
Как-то раз я встретил пастушат с буйволами, и мы ушли на озеро, где росли лотосы. Вдруг налетели черные истребители и стали бомбить и обстреливать село, в котором мы остановились. Клубы дыма закрыли макушки самых высоких деревьев, росших над рекой.
Когда я добрался до села, то не нашел ни отца, ни матери. От дома, куда мы зашли утром, сейчас остались одни головешки и несколько дымящихся столбов.
— Ты еще здесь? Разве ты не знаешь, что в соседнем селе высадился десант? — крикнул мне какой-то парень.
Я спросил о моих родителях, но он не знал, где они. Я бросился спрашивать у других, но и они ничего не смогли сказать. Мне посоветовали идти вверх по реке — может, мои родители ждут меня там. Я пошел. Шел я очень долго. У слияния трех рек дорога кончилась. Я сел под деревом и стал ждать лодку, чтобы переправиться на другой берег.
Было уже темно, накрапывал дождь. Я позабыл про голод и усталость, про то, что за спиной враг, и боялся только, что не сумею разыскать родителей. Около полуночи мимо проходили джонки продотряда. Так я и встретился с тем студентом, который взял меня на джонку.
И вот теперь я снова остался один…
Глава VI
НАЧАЛО МОЕЙ КОЧЕВОЙ ЖИЗНИ
— Ты слышал про пингвинов? Это птицы с короткими крыльями. Они живут в Антарктике. Говорят, пингвины, куда бы их ни завезли, всегда сумеют найти дорогу к своим старым гнездам… — когда-то давно, года два тому назад, рассказывал мне мой друг моряк Ба.
Уже несколько дней подряд меня по вечерам начинало лихорадить. Мне хотелось побыть это время одному, и я перенес свой ноп в старый храм. Обычно я приходил туда в полдень и оставался до наступления сумерек. Сначала было немного страшновато, но уже через два-три дня я привык, и мне даже там понравилось. В храм никто не заглядывал, и я мог спать сколько угодно или вспоминать свою прежнюю жизнь.
Как-то раз я проспал особенно долго. Проснувшись, я увидел, что все вокруг уже залито зеленоватым лунным светом. Наверно, было очень поздно. Я вспомнил, что заснул сразу после обеда, обессилев после жестокого приступа лихорадки. Сейчас у меня голова болела так, точно по ней стучали молотком, во рту пересохло, и очень хотелось пить. Случись это дома, я, открыв глаза, обязательно увидел бы у своей постели маму. Она помогла бы мне сесть, напоила бы лимонадом и стала бы ласково утешать…
Последние несколько месяцев, проведенные вдали от своих, многому меня научили. Я понял, что нужно всегда уметь самому о себе позаботиться. «Никто тебе ничего не подаст», — горько сказал я сейчас себе и, через силу поднявшись, шатаясь, поплелся к каналу. Вода в канале от лунного света казалась совсем прозрачной и прохладной. Серебряные брызги разбивались о мои руки; я пил, пил, и мне все было мало — я готов был выпить весь канал.
Все еще пошатываясь и с трудом волоча ноги, я вернулся в храм.
Как теперь, когда город занят врагом, вернуться домой? «Вот если бы у меня были крылья, как у птицы…» — подумал я и тут же вспомнил, как моряк Ба рассказывал об удивительных способностях пингвинов.
— …Это уже доказано наукой. Ученые надевали птицам маленькие медные колечки с датой и указанием острова, потом завозили очень далеко, и там отпускали. А через год-другой этих птиц снова ловили на их родном острове…
Я смотрел сейчас на залитую лунным светом землю и вспоминал, как мы с Ба сидели тогда на пристани, прислонясь спиной к чугунным кнехтам. У Ба в зубах была трубка, из которой выплывали голубоватые клубы дыма. Через щели между досками помоста под ногами видно было, как перекрещиваются внизу, в темноте, стальные брусья, а еще ниже виднелись вбитые глубоко в дно огромные чугунные сваи и бежали разъяренные, точно старающиеся выплюнуть их, волны.
— Вот если б мы были как эти птицы с короткими крыльями, мы бы никогда не боялись заблудиться! — позавидовал я.
— А мне жаль их…
— Потому что у них слишком короткие крылья, да?
— И поэтому тоже. Но не только… Я хочу сказать о другом.
Загорелое, обветренное лицо Ба стало серьезным. Он, прищурив глаза, смотрел вдаль, туда, где волны Меконга сливались с небом. Помолчав немного, он несколько раз глубоко затянулся и приглушенным голосом, как будто разговаривал сам с собой, начал:
— Жизнь человека не ограничена кусочком его родной земли, хотя, конечно, она больше всего связана с родиной. Но пока ты еще молод, нужно стремиться увидеть как можно больше. Не из-за коротких крыльев пингвин привязан к одному месту. Это птицы с бескрылой душой…
Вечерами, после уроков, учитель часто водил наш класс на реку учиться плавать. Там, возле пристани, я и познакомился с Ба. Я быстро привязался к нему, а ему нравилось жадное любопытство, с каким я расспрашивал его обо всем, что он видел.
Однажды я пригласил его к нам домой.
Веселый моряк очень понравился моим родным. В дни, когда он приходил к нам, в доме не замолкал смех и велись веселые, нескончаемые разговоры. Он исколесил все моря на судах самых различных компаний, был в Индийском океане, проходил Суэцким каналом, объездил все атлантическое побережье Франции, побывал почти во всех портах на Тихом океане. Он видел много городов и много разных людей. Вот только в Западном полушарии он еще не бывал. Рассказы его всегда пестрели названиями далеких земель и портов.
— Тебе, наверно, понравилась бы кочевая жизнь? — как-то спросил он.
— Кочевая жизнь? А что это значит?
19
Долина Тростников — легендарный партизанский край, и сегодня славный своими боевыми делами.
20
Дурья́н. — Эти деревья растут только на юге, высота их 10–15