Он улыбнулся.
— Это значит: сегодня здесь, а завтра там. Вот я, например, где только не побывал — в лесах, на разных морях, в степях и в горах. И чем больше я ездил, чем больше встречал интересного, тем больше это меня захватывало. Вырастешь — тогда сам узнаешь!
В прошлом году он был в Таиланде и привез нам всем подарки: отцу — серебряный гравированный портсигар, маме — маленького бронзового Будду, сидящего в лотосе.
— А тебе, — он похлопал меня по плечу, — думал, думал и решил купить компас!
Компас был маленький, не больше куриного яйца, и стрелка его всегда показывала на север, указывая дорогу тем, кто в бурю или в туман сбился с пути, заблудился в джунглях или диких степях…
Я откинул голову назад, закрыл глаза, и в ушах зазвучала знакомая песенка моряков, которую я столько раз слышал от Ба.
У меня закружилась голова, в ушах зазвенело. Мне казалось, что я на корабле, который бросают волны. Огромная, высотой с гору, волна опрокинула корабль, захлестнула меня и потащила на дно…
— Наконец-то он пришел в себя! — сказал у меня над ухом радостный девичий голос.
Я медленно открыл глаза и увидел, что лежу в храме. Рядом со мной, положив прохладную руку на мой пылающий лоб, сидела медсестра в защитной форме. Весь храм был заполнен ранеными. Один, с обвязанной выше колена ногой, сидел, прислонясь к алтарю, курил и с улыбкой глядел на меня. Где-то ухнули орудия, ненадолго замолчали, и потом снова раздался гул. Стреляли совсем рядом.
— Враги пришли? — спросил я у раненого, который улыбался мне, и хотел было привстать, но тут же без сил упал обратно. Во всем теле была страшная слабость.
От медсестры я узнал, что враги начали наступление рано утром, а днем была бомбежка, и селение и рынок сгорели.
— Перетащила сюда раненых и вижу вдруг — ты, лежишь и бредишь… Еле рот тебе разжала, чтобы лекарство влить. Еще какую-то песню пел… Где твой дом?
— У меня нет дома, — ответил я.
— Вроде бредит еще, — сказал тот раненый, что улыбался мне. — Дай-ка ему выпить горячего молока — сразу придет в себя. У меня в рюкзаке есть банка сгущенки, можешь взять, мне она не нужна.
Медсестра стала подогревать на спиртовке воду.
Я приподнялся на локтях, оглядел раненых. На бинтах и подстилках виднелись пятна крови. Совсем рядом со мной лежал один, у которого была перевязана голень. Он все время страдальчески морщился, стараясь не стонать.
Я выпил молока, и мне на самом деле стало лучше. Только во рту все еще было горько.
Ближе к вечеру обстрел усилился. Снаряды пролетали теперь над самым храмом. Как только немного утихло, раненых стали переносить на лодки. Я попросил разрешения тоже поехать с ними, сказал, что могу помочь ухаживать за ранеными. Но старики лодочники не пустили меня, а медсестра дала пакетик аспирина, рисовую лепешку и велела идти домой и ложиться в постель.
Я подобрал толстую ветку и, сделав из нее палку, медленно поплелся вдоль канала. Все дома были заперты. Узкие боковые каналы были загромождены беспорядочно набросанными туда стульями, столами, большими глиняными кувшинами. Какая-то собака, поджав хвост, шмыгнула под забор и оттуда злобно меня облаяла.
Ночевал я прямо в поле, в заброшенной будке на сваях. Я теперь знал, что нужно избегать больших водных дорог, и весь следующий день прошагал прямо по полю, пробираясь к видневшимся вдалеке высоким деревьям, возле которых, как я думал, было жилье.
Шагал я долго, до тех пор, пока не уперся в реку, которая по цвету была похожа на кофе. Впереди по берегу реки жгли костры. Ветра не было, и дым костров поднимался прямо вверх, отчетливо выделяясь на начинающем темнеть небе. Над водой уже стелился слабый туман, деревья и кустарники почернели и стали казаться чудищами, выползшими из воды.
Неподалеку на косе вокруг костра сидели люди. Возле них, уткнувшись носами в берег, стояло несколько лодок. Лодки то и дело подпрыгивали на волнах, как будто старались и все никак не могли выбраться на берег.
Я подошел поближе и от удивления замер. У костра сидел продавец змей. Рядом с ним помахивал хвостом серый пес, а напротив устроился тот самый мальчик и пытался ногой перевернуть на брюхо небольшую черепашку. Черепашка только беспомощно сучила лапами и вытягивала шею, стараясь отодвинуться подальше от огня. Тут было еще несколько мужчин в засученных черных брюках, все такие же широкоплечие, как и продавец змей, и с красными, обветренными лицами. Они с интересом наблюдали за усилиями черепашки. Чуть поодаль сидели две женщины в черном.
Едва я подошел к ним, как серый пес тут же с лаем вскочил и схватил меня за куртку.
— Лоук, на место! — крикнул продавец змей.
Пес, сердито ворча, отошел к хозяину.
— Это ваше? — протянул я продавцу змей леопардовый мешочек.
Он с удивлением смотрел на меня и на свой мешочек. Мальчик опомнился первым. Он вскочил и выхватил мешочек у меня из рук.
— Говорил же, говорил, что обязательно найдется! А ты думал, что в канал его уронил! — радостно закричал он.
— Помните, была большая гроза, — обратился я к его отцу, — вы уехали, а его забыли под деревом. Я сразу догадался, что это ваше, и побежал за лодкой. Я звал, звал, но вы не услышали…
Продавец змей неторопливо поднялся. Мне вдруг стало страшно, и я даже отступил было назад, но он уже подошел ко мне, крепкими руками высоко поднял меня, закружил и, прижав к себе, уколол колючей щекой.
— Молодец, малыш! Спасибо тебе.
Он поставил меня наконец рядом с костром и, обрадованный, несколько раз подбросил мешочек на крепкой ладони.
— Обмыть надо! — хлопнул его по плечу кто-то.
— Обязательно, — засмеялся продавец змей.
Женщины, сидевшие поодаль, придвинулись поближе.
— Ты пришел из Тхойбиня? — спросила одна.
— Я не знаю, где это… Я иду со стороны Трех Каналов.
— Да ну? По какой же ты дороге шел?
— Не знаю, я без дороги…
— Говорят, враг уже там? Наши что, отступили без боя?
— Нет, целый день дрались…
Я рассказал о раненых в храме. Все очень внимательно, не перебивая, слушали.
— Где же твои родители? — спросил вдруг продавец змей, выколачивая трубку.
— Мой дом по ту сторону реки Тиензианг. А я уже давно потерялся…
— Значит, ты из-за Тиензианга? Откуда именно? — заинтересованно спросил он.
— Из Митхо…
— Вот оно что! Знаю, знаю эти места…
— Бедным мальчик… — сочувственно покачала головой одна из женщин. — Куда же ты теперь?
Я поднял щепку и подбросил в костер. Что им ответить? И вдруг, неожиданно для самого себя, я храбро сказал:
— Мне все равно. Я ничего не боюсь, я молод, где нет врага, туда и пойду! Всюду хорошо!
Со стороны это, наверно, выглядело очень смешно, потому что все тут же повалились от хохота.
— А ну-ка, покажи свою ладонь!
Один из мужчин взял мою руку и стал разглядывать линии на ладони.
— Да, судьба у тебя бродячая, на твою долю много испытаний выпадет, зато потом все будет хорошо. Смотрите-ка, такой малыш, а рассуждает прямо как взрослый! Молодец!
Продавец змей, попыхивая трубкой, с улыбкой посмотрел на меня. Я чуть не заплакал со стыда.
Мальчик сбегал к лодке и принес оплетенную бутыль с вином и большую фаянсовую чашку.
Продавец змей налил вино и посмотрел на меня:
— Может, пригубишь?
Я замотал головой. Он поднял чашку, отпил глоток[21] и передал по кругу.
Ко — теперь только я вспомнил имя мальчика — потянул меня за руку.
— Есть хочешь?
— Спасибо, я ел…
— А то у нас есть золотые черепашки, знаешь какие вкусные! Ладно, потом дам тебе попробовать.
Серый пес вдруг вскочил и залился лаем. Я услышал какое-то странное пощелкивание.
— Это Дерзкий! Целый месяц его не было видно…
Из темноты выступил высокий мужчина. Он был дочерна загорелый, в глубоких глазницах сверкали острые глаза; черные, с рыжеватым отливом волосы густой гривой падали на плечи. Крепкая грудь мужчины блестела от пота; на ней был вытатуирован извивающийся дракон и какие-то слова. На лице мужчины, на правой щеке от виска до шеи, шли пять длинных шрамов, похожие на следы от когтей тигра. На плече сидела обезьяна с необычайно длинными кривыми лапами. Обезьяна была совершенно черная, только на щеках торчало по белому пучку.
21
По обычаю этого края, хозяин всегда делает первый глоток, чтобы показать, что в вине нет яда.