Сердце Бейли разрывалось из-за маленького мальчика, который боготворил своего погибшего отца. В некотором смысле ей повезло, что она была слишком молода, чтобы по-настоящему помнить семью, которую у нее отняли. Воспоминания, которые она восстановила сегодня, были первыми, которые заставили ее почувствовать какую-то связь с Аслановыми. Она поняла, что они действительно любили друг друга. Она впервые испытала чувство потери из-за того, что их больше не было в ее жизни.
Хоакин помнил каждое мгновение своей сердечной боли. Она протянула руку, чтобы погладить его по плечу и поцеловать в уголок губ. У него был слабый привкус пепперони. Она встретила его взгляд, уверенная, что выражение ее лица скажет ему, что он стал ее луной и звездами.
Бейли затаила дыхание, гадая, попытается ли он отстраниться. Была ли их близость сейчас просто разрядкой для него? К ее удивлению, он наклонился ближе и мягко накрыл ее рот своим, задержавшись на долгую минуту.
– С тобой легко говорить, даже о моем отце. Ты понимаешь.
– Да, понимаю. Ты любил его. Потеря была тяжелой.
Он пожал плечами.
– Ты потеряла гораздо больше. Сегодняшний день дался тебе тяжело. Я так горжусь тобой за то, что ты справилась. Так много воспоминаний нахлынуло на тебя. Ты была удивлена?
– Очень. Но это было так, как будто подъезд к маленькому фермерскому дому отпер какой-то ключ в моей голове. Сны, которые я так долго видела, слились с реальными воспоминаниями, которые прятались глубже. Внезапно у меня сложились все кусочки головоломки. Я этого не ожидала.
– Я думаю, что многие люди просто потерялись бы в тот момент. Но ты не расплакалась, просто продолжала сражаться.
– Мне пришлось. Если я хочу иметь будущее, то я должна все это раскопать. Итак... Я думаю, нам нужно попытаться выяснить, к чему может относиться стишок, которому меня научил Виктор. Я бы хотела, чтобы он вложил что-нибудь в сами слова, чтобы дать мне ключ к разгадке.
– То, что он дал тебе, уже было слишком много для пятилетнего ребенка, чтобы запомнить. Он должен был это знать. Ты помнишь, пел ли он тебе этот стишок всю твою жизнь? Или ты помнишь, как он учил тебя этому?
Прикусив губу, Бейли обдумала вопрос.
– Я помню, он много пел ее в ночь перед всеми этими плохими вещами. И в то утро тоже. Она нахмурилась, пытаясь прояснить смутные воспоминания, но это было похоже на просмотр серии снимков или коротких домашних фильмов, изображающих различные моменты. – Когда мы пели эту песню в те последние несколько часов, я уже знала ее. Я помню, как мне не терпелось показать ему, как хорошо я это помню.
– Значит, это было не совсем новое? – Хоакин наклонился к ней ближе. Когда он положил руку на согнутое колено, одеяло приоткрыло его покрытые волосами бедра, а его член лежал низко в пространстве между ног.
Бейли старалась не отвлекаться, но он был таким великолепным, таким мужественным, что это было невозможно.
– Нет. – Ей удалось втянуть свои мысли в разговор – в основном за счет того, что она опустила взгляд на кусок остывающей пиццы в своей руке.
– Ты не помнишь, водил ли он тебя куда-нибудь до этого? Помнишь ли ты время, когда он мог бы показать тебе причал или крашеный забор? Или когда-нибудь демонстрировал, как найти «мышь», о которой он говорил?
Разве это не был вопрос всей жизни – в буквальном смысле? Она выдохнула и положила недоеденный кусок обратно в коробку. Закрыв глаза, она попыталась вспомнить прошлое, ухватиться за любое воспоминание, которое привлекло ее внимание. Они казались ужасно хаотичными. Михаил спускает маленький игрушечный грузовичок в унитаз и засоряет водопровод. Анника пытается помочь их матери готовить и обжигает руку о горячий жир, требуя поездки в отделение неотложной помощи. Ее мать жалуется на то, что ей приходится оставаться в палатке во время похода...
– Вот оно! – Она села и взволнованно посмотрела в сторону Хоакина. – Мы отправились в поход. Я не знаю точно, когда и где, но я помню, как моему отцу пришла в голову идея, что нам нужен семейный отдых, и он внезапно собрал всех в машину. Моя мать была не из тех, кто «грубит», но Виктор и слышать не хотел об отелях на экскурсии, поэтому мы купили палатку и возили ее с места на место. Было постоянно либо жарко, либо холодно, так что я предполагаю, что это была весна или осень. Она попыталась ухватиться за одно из воспоминаний, пронесшихся в ее мозгу. – Я думаю, осень. Я помню, как смотрела на большие золотые листья в одном из наших кемпингов. Как бы то ни было, однажды утром отец взял меня с собой на рыбалку. Я помню это сейчас, потому что брат хотел пойти и зашипел, что мой отец не взял его.
– Что еще ты помнишь?
Она прикусила губу.
– Может, мы ходили на озеро. – Бейли покачала головой, желая, чтобы детали не были такими расплывчатыми. – Мы припарковались и вышли. Я помню, как была взволнована, оставшись наедине с отцом. Этого почти никогда не случалось. Но потом, когда он открыл заднюю часть машины, у него не было никаких рыболовных принадлежностей, только лопата. – Воспоминание стало острее, и она погрузилась в него, вспоминая больше. – Я была сбита с толку этим. Когда я спросила, Виктор сказал, что вместо этого хочет поиграть в игру. – Последние воспоминания пронеслись в ее мозгу, почти выбив дыхание из легких. – Он хотел что-то спрятать и показать мне, как это найти. О боже мой...
– Спокойно, малышка. – Хоакин обхватил ее за плечи, по-видимому, чтобы поддержать. – Расскажи мне все, что ты помнишь.
– Мы уже несколько дней стояли лагерем. Кажется, что мы каждый день переезжали куда-то в новое место. Мы ехали часами. Отец говорил, что собирается прогуляться один, потом возвращался и... Казалось, ничего не происходило, пока он не сказал, что хочет порыбачить. В то утро мы не стали собирать вещи и ехать куда-то еще. Вместо этого Виктор разбудил меня пораньше, и мы уехали вместе. Мы ехали недолго, прежде чем он припарковался, а потом пошли пешком. Он помог мне перелезть через забор, который, по–моему, был выкрашен в зеленый цвет. Люди вырезали на нем свои инициалы, а кто-то снова закрасил его. Виктор остановился там и начал петь мне. Он хотел, чтобы я спела с ним. Я помню, как три раза прыгала влево от столба забора снова и снова, пока не упала, хихикая.
– Что потом?
– Мы шли по грунтовой тропинке. Он указал мне на знак о том, что спасатели не дежурят, затем он вырыл яму в грязи и...
– И? – поинтересовался Хоакин.
– Я не знаю. Воспоминания заканчиваются на этом. Виктор, по–видимому, что-то закопал, но я не знаю, что или где могла произойти эта сцена. Я даже не знаю, действительно ли это воспоминание о том, что он скрывал результаты исследований.
Он обхватил ладонями ее лицо.
– Знаешь, что я подозреваю? Он научил тебя рифме, потому что у него уже был план, и он решил пощадить тебя. Итак, он показал тебе, как именно найти его наследие, когда ты вырастешь. Таким образом, ты могла бы сохранить его.
– Почему не мой старший брат или сестра? Он не мог быть уверен, что я запомню что-нибудь из этого.
– Этого мы никогда не узнаем, – печально сказал Хоакин. – Возможно, он не смог заставить себя выстрелить в такого маленького ребёнка. Или, может быть, он думал, что никто никогда не поверит, что ты что-то знаешь о его работе, и тебя оставят в покое. Я просмотрел несколько записей. Твой брат испытывал трудности в школе.
– Русский был его родным языком. Я не думаю, что он хорошо говорил по-английски до того, как пошел в школу. Когда я была маленькой, мои биологические родители говорили в основном по-английски. Я помню, как мама говорила, что так будет лучше для нас, детей. Но она ненавидела этот язык. – На самом деле Бейли помнила, как ее мать цокала языком на кухне из-за того, что это был глупый язык.
– И способности вашей сестры были в основном в танцах, согласно тому, что я видел.
– Да. Даже в семь лет ее инструкторы по танцам охали и ахали по поводу ее способностей. Я ходила в ту же танцевальную школу. Они и близко не были так взволнованы мной.
– Похоже, они были не правы в этом, – отметил Хоакин. – Но ваши школьные записи указывают на то, что ты была той, кто лучше всего воспринимал английский язык. Может, именно поэтому. Может, он думал, что однажды, когда ты вспомнишь его детский стишок и соберешь все воедино, то расшифруешь его исследование или продолжишь его.
Бейли пожал плечами.
– Или, возможно, мы приписываем очень отчаявшемуся человеку гораздо больше рационального мышления, чем у него было на самом деле.