потом, то было промасленно. Лица, обожженные солнцем; кожа - черная от мазута.
Впрочем меня это не беспокоило. Я вообще находился там только в течение лета: студент, желающий заработать неплохие деньги на укладке труб. Для меня это была
летняя работа. Для остальных это была жизнь. Большинство работающих были
нелегальными иммигрантами из Мексики. Часть - бродяги, кочующие по прерии, как
перекати поле.
Наши разговоры были ни о чём, что стоило бы послушать. Наша речь была, как
наждачная бумага. Поев, мы обычно закуривали сигареты и начинали травить анекдоты.
У кого-нибудь всегда была колода карт с полуобнаженными девами на рубашках. На
полчаса в разгар дня нефтепромысел становился Лас-Вегасом: наполненным
сквернословием, грязными историями и игрой в очко.
Игра была в разгаре, когда вы подошли к нам. Я подумал, у вас есть работа для нас, которая не терпит отлагательства. Как и другие я простонал, увидев, что вы подходите.
Вы нервничали, а начав говорить, переступали с ноги на ногу.
“Э-э, ребята,” - начали вы. Мы повернулись и взглянули на вас.
“Я, э-э, я просто хотел, э-э, пригласить вас....”
Вы чувствовали себя неуютно, и я не имел понятия, о чем вы собирались говорить, но знал, что это не имело ничего общего с работой.
“Я просто хотел сказать вам, что, э-э, сегодня в нашей церкви - служба и э-э....”
“Что?” - я не мог поверить, услышанному.
“Он говорит о церкви? Прямо тут? Нам?”
“Я хотел пригласить всех вас посетить службу.”
Наступила тишина. Оглушительная тишина. Та тишина, которую вы бы услышали
попроси монахиня у “мадам “, нельзя ли использовать её бордель для мессы. Та тишина, которая бы наступила пригласи представитель налоговой полиции мафиози на семинар
по налоговой этике.
Некоторые парни уставились в землю. Некоторые переглядывались. Кое-кто
хихикнул в кулак.
“Ну, то есть. Э-э, если кто-нибудь из вас захочет пойти... э-э, дайте мне знать.”
Вы повернулись и ушли, а мы повернулись и захохотали. Мы называли вас
“преподобием”, “проповедником” и “попом”. Мы подтрунивали друг над другом, подбивая пойти. Вы стали предметом всех шуток того дня.
Уверен, вы знали об этом. Уверен, вы вернулись в свой вагончик, чётко понимая, что
единственное, что вы сделали, это сваляли хорошего дурака. Если вы так подумали, то
вы ошиблись.
Вот почему я пишу это письмо.
Ту неделю я думал о вас. Я думал о вас, когда читал ещё об одном человеке, который рискнул своим завтраком. Я думал о вас, когда читал историю маленького
мальчика, который отдал свой завтрак Иисусу.(27)
Его завтрак был мал. Фактически ничто в сравнении с тем, что нужно было более
чем 5 тысячам человек.
Вероятно, мальчик осознавал несуразность своего поступка. Что такое один
завтрак на такое большое количество народу? Вероятно, мальчик спрашивал себя, а
стоит ли это вообще каких-либо усилий.
26
Много ли мог сделать один завтрак?
Я думаю, именно поэтому мальчик отдал его Иисусу. Что-то говорило ему, что, если
он посадит зернышко, Господь одарит урожаем.
Поэтому мальчик и отдал его.
Он собрал всё своё мужество, поднялся с земли и вошел в круг взрослых. В этой
группе он был такой же чужак, как и вы среди нас. Должно быть, он нервничал. Никто не
любит выглядеть дураком.
Вероятно, над ним тоже хихикали.
А если не хихикали, то качали головами: “Этот пацан ничего не понимает.”
А если не качали головами, то закатывали к небу глаза: “У нас тут голодный кризис, а этот малый думает, что школьный завтрак решит проблему.”
Но ни покачивание голов, ни глаз людских мальчик не видел; он видел только
Иисуса.
Принимая решение пригласить нас на службу, вы должно быть тоже видели Иисуса.
Большинство посчитали бы нас малопривлекательным материалом для чтения псалмов.
Большинство сберегли бы свои зёрна для более мягкой почвы. И были бы почти правы.
Но Иисус учил отдавать .... поэтому вы отдавали.
Когда я думаю об этом, то нахожу много общего у вас и того маленького мальчика:
Вы оба использовали свои завтраки, чтобы помочь другим.
Вы оба выбрали веру, не логические доводы.
Вы оба осветили улыбкой лицо вашего Отца.
Хотя есть и одно отличие. Мальчик смог увидеть, что сделал Иисус с его завтраком, а вы нет. Вот почему, я пишу сейчас. Я хочу, чтобы вы знали, что хотя бы одно зерно
упало в плодородную почву.