окружающим вас видом. Поработайте с парусами. Подружитесь с капитаном.
Порыбачьте немножко. А потом покиньте корабль, добравшись до гавани.
55
17. ОН ГОВОРИТ СКВОЗЬ БУРЮ
«Я СЛЫШАЛ О ТЕБЕ СЛУХОМ УХА, теперь же глаза мои видят Тебя.»(1) Всё случилось в один день. Вчера он мог выбирать удобное для себя время, чтобы
поиграть в гольф на лучших кортах страны, а сегодня его не взяли бы даже подносящим
клюшки. Вчера он мог пересечь страну на реактивном лайнере, чтобы увидеть схватку
тяжеловесов в Лас Вегасе, а сегодня не мог позволить себе даже поездку на городском
автобусе, чтобы добраться на другой конец города.
Речь идёт о спокойствии, переходящим в хаос.
Первой рухнула его империя. Рынок терпит крах; его активы падают. Всё летит
вверх тормашками. Что было наверху, оказывается внизу. Акции обесцениваются и Иов
становится банкротом. И вот он сидит в своём кожаном кресле за письменным столом
красного дерева, что вскоре будет продан с аукциона, когда звонит телефон, принося
известие о бедствии номер два:
Дети находились на отдыхе во время каникул, налетел шторм и забрал их.
Ошарашенный и словно контуженный Иов смотрит в окно на небо, которое с
каждой минутой кажется ему темнее и темнее. Он начинает молиться Богу, говоря, что
всё происходящее - хуже некуда, однако оказывается это не всё. Он ощущает боль в
груди, но она не от вчерашнего обеда, и следующее, что он помнит, это как его везут в
машине скорой помощи, снимают кардиограмму и ставят капельницу.
Всё заканчивается подсоединением к стимулятору сердца в общей госпитальной
палате рядом с иммигрантом, не знающим ни слова по-английски.
Нельзя сказать, что Иову не достаёт общения.
Первой появляется жена. Кто бы мог обвинить и упрекнуть её, когда, убитая
трагедиями этой недели, она призывает Иова «похулить Бога». Но проклясть и умереть?
Если после таких слов Иов не испытал чувства покинутости, то, как вы догадаетесь, он
чувствует себя таковым, когда жена в отчаянии говорит, что лучше бы его отключили от
системы жизнеобеспечения, чтобы покончить со всем этим разом.
А потом ещё друзья в роли сиделок с манерами сержантов-инструкторов по
строевой подготовке, и сочувствием живодёра с циркульной пилой. На современном
языке их речь звучала бы так: «Друг, ты должно быть действительно сделал что-то
плохое. Мы знаем Господь добр, и если с тобой происходит что-то плохое, значит ты
был плохим. Вот и всё.»
Принимает ли это Иов безропотно? Нет, едва ли.
Вот, что он говорит: «Вы, доброхоты, успокоители бесполезные. О, если бы вы
только молчали, это было бы вменено вам в мудрость.»(2) Как бы мы это сказали сейчас? «Почему бы вам не убраться со своей философией
обратно в свинарник, где вы обучились ей.»
Иов возражает: «Я не плохой человек. Я плачу по счетам. Активен в выполнении
социальных обязанностей. На ярмарках я - доброволец в пожертвованиях для больниц.»
В своих собственных глазах Иов - хороший человек. А хороший человек, как
резонно считает Иов, заслуживает хорошего отношения в ответ.
«Твои страдания для твоего же блага.» - утверждает Елиуя, молодой только что из
семинарии пастор, проживший не так уж долго, чтобы стать циничным, и не достаточно
переживший, чтобы быть более мудрым. Он вышагивает взад и вперёд по больничной
палате с Библией под мышкой, с поднятым вверх указательным пальцем.
56
«Вот, всё это делает Бог два-три раза с человеком, чтобы отвести душу его от
могилы и просветить его светом живых.»(3)
Иов следит за его хождениями, как вы следили бы за игроком в настольный теннис, поворачивая голову туда сюда. Наверное то, что говорит этот молодой человек не такая
уж плохая философия, но больно неудобная. Иов постоянно теряет нить рассуждения и
всё глубже сползает под простыни. У него болит голова, жжёт глаза, и ломит ноги. Он
больше не усваивает пустых проповедей.
А на его вопрос ответа всё ещё пока нет.
«Господи, почему это происходит со мной!?»
И вот говорит Бог.
Он говорит из грома. Он говорит с небес. Он говорит для каждого из нас, кто
поддержал бы Иова в его вопросе и подписался бы под ним.
Он говорит отцу с розой в руке, взятой с крышки гроба, в котором тело его сына.
Он говорит жене с национальным флагом в руках, покрывавшим гроб с телом мужа.