Типичная речь для мотивации инвестиции в безбедную старость. Просто уловки, чтобы вызвать чувство вины, а, следовательно, долга.
В этот раз мать даже не старалась. Сразу перешла к выводам. Ну да, поздно уже, спросонья, наверное, была.
Я все это слышал уже столько раз, что мог бы и сам себя выговаривать. На самом деле, все эти слова ни стоят и дерьма. Это только показуха. Так родители «показывают» мне, что им вроде как и не все равно, а главное - пытаются то же самое доказать себе. Они не могут просто забить на меня, им совесть не позволяет. Поэтому они делают что-то, просто потому что что-то делать надо.
В общем-то, это был шаблонный разговор, который может показать, только что все, как всегда. Я неблагодарный разъебай. Если бы случилось что-то действительно серьезное, родители говорили бы совсем по-другому. Потому что на самом деле им и правда не все равно. Просто они не знают, как еще это можно выразить.
Я вышел из подъезда и закурил.
А дальше вспоминать тошно. Наверное, поэтому все последующие воспоминания - только смазанные лица и отрывочные слова.
Меня все еще ждали друзья-подружки.
Где ты был?
- По телефону говорил.
Что, надолго от мамкиной сиськи оторвался?
Гогот.
Я только туповато ухмыльнулся. А что говорить?
Девятнадцать, а все еще...
А где Верка? Осталась? Правильно. Наконец-то. А ты что? Ничего... Ну, конечно! Потому и осталась. Я бы тоже осталась.
Педик.
- Пошел ты.
Я вяло отмахиваюсь.
Всю жизнь так и будешь обиженкой.
- Да-да.
Хули ты «да-да», ты, как девочка... Куда пошел?
Толчок в грудь.
- Хули тебе надо?
Так и будешь стоять?
- А что мне делать?
Так и будешь всю жизнь терпилой?
- Что ты от меня хочешь?
Будь мужиком хоть раз.
- Отвали уже...
Удар в грудь.
И снова идиотское непонимание. Снова идиотская обида. Снова идиотские слезы на глазах.
Эй, вы чо, кончайте.
Хули кончайте, он заебал. Смотреть противно.
- Не смотри.
Звонкая пощечина.
Бодрит.
Ты ваще понимаешь, чо я тебе говорю?
Весь спектр эмоций котенка, которого тычут мордой в ссаку. Злость от непонимания и раздражение из-за чертовых слез. Это унизительно. Я отлично понимаю, что это унизительно.
Хули ты молчишь, я же от тебя не отъебусь.
- Что мне говорить-то?
Удар в лицо.
Я отшатываюсь. Падаю.
Э, харош, прекращайте!
Да не лезь ты.
На меня наваливается тяжелая туша. Я не могу дышать. Аккуратные, но чувствительные тычки в нос.
Хули тебе говорить. Ни хуя тебе не говорить.
- Отвали. Хватит. Слезь. Заебал. Пошел нахуй.
Дразнящийся голос: «Отвали. Хватит. Слезь. Заебал. Пошел нахуй». Хули ты лежишь? Хули ты лежишь, давай, ну? Давай уже, ну?
Я с трудом вытаскиваю свою руку откуда-то из-под его ноги и неумело, наотмашь, бью куда-то, где должно быть его лицо.
Хули ты, как девочка, а? Ну, давай!
Я машу рукой, как ебучий инвалид в болоте.
Девочка... Давай... Баба... Чмо... Всегда...
Я уже плачу по-настоящему, громко, навзрыд. Я всхлипываю и бьюсь в истерике, размахивая рукой и крича сквозь сопли:
- Все! Заебал! Слезь! Отвали!
Не, все, кончай, хорош уже! Завязывай, слезай!
Я надеюсь, ты понял, говорит он презрительно.
Я встаю. Все смотрят на меня до отвратности жалостливо, а я стою, весь в слезах, и всхлипываю, и от этого мне только унизительнее. Провалиться бы сквозь землю да прямо в гроб.
Стыд. Это не скоро затрется. После этого идиотского «урока» на меня всегда будут смотреть вот так. И я буду вот так стоять и сопеть...
Серьезно, я хотел умереть. Только чтобы на следующий день не встречаться с ними. Не видеть их глаз.
Я шел, отстав от остальных, как разбитая собачонка на пресловутом поводке. Шел и лелеял свое унижение. Пытался заглушить его, но взбалтывал и бередил громкими всхлипами. Мне хотелось только упасть в кровать, завернуться в одеяло и тоскливо заснуть, с болезненным мазохизмом ворочая в сердце труп надежды на то, что завтра будет лучше, как ворочают кочергой тлеющий уголь в остывающей печке. Я уже давно понял, что завтра никогда не бывает лучше.
Я до сих пор испытываю эти чувства, вспоминая ту ночь.
Самое плохое - все это правда. Я понимал это и из-за этого злиться мог только на себя.
Отстой.
Тот самый случай, когда реальность по-настоящему бьет тебя в лицо. С садистским сладострастием рвет твой образ, который ты так долго размазывал по себе, что почти поверил в его естественность, мощным потоком говна смывает с тебя все напыления осознанных иллюзий и притворства, прокусывает картонную броню и оставляет валяться голым и избитым на виду у всего честного народа.