...НА СЕБЯ!
...НА СЕБЯ!
Все. Шторы вяло опадают в глухой тишине, нарушаемой только свистящим шепотом пакетоголового:
- Ты даже не знаешь, кто ты и зачем. Никакого смысла. Никакого оправдания. Ты не живешь и даже не существуешь. Ты не нужен себе. Ты ошибка в коде. Ты неисправим. Лишний ноль, мучающийся от боли. Ты лишний. Так зачем? Сдохни.
Изображение затирается черно-белой рябью, а потом и вовсе сменяется настроечной таблицей.
Доктор, покряхтывая, встает со своего стула и выключает допотопный телевизор, стоящий на тумбочке в ногах моей кровати. Таблица свертывается и ужимается в белую точку, а потом и вовсе исчезает с темного экрана.
Я лежу, утонув мокрой от пота головой в мокрой от пота подушке, с заблеванной грудью и струйкой крови из носа, и пытаюсь отдышаться.
Думаю, - спокойно говорит доктор, - можно уже снять с вас повязку.
***
Лента бинта бессильно опадает на одеяло и сморщивается, напитываясь кремово-белой пеной моей рвоты.
Врач молчит. Его движения спокойны и расслаблены.
Бинт ослабляется, и мое лицо распирает - оно будто бы разваливается и растекается, как пластилин под солнцем, без этого жесткого хитинового покрова, без каркаса.
Моя правая щека плюхается мне на плечо и тяжело оттягивает голову направо.
Я чувствую себя, как манную кашу.
Бинт иногда раздражающе щекотно проползает между складками на моей голове. Бинт мягко оглаживает мою кожу и легко покачивается перед глазами, а потом, пропитываясь моим выплеснутым на кровать внутренним миром, мертво виснет, как лента, на которой повесился воздушный гимнаст.
Когда последний виток бинта сползает с моего отвешенного уха, врач небрежно кидает его туда же, на одеяло, и достает из кармана халата зеркальце.
На, - говорит он с ехидцей, как мне кажется. - Посмотри.
Из зеркала на меня смотрит размоченная папье-маше маска человека-слона.
Блеклая тестоподобная масса шершавых складок и отвислостей и выпирающих из нее гладких бугров натянутой кожи, на которой до сих пор осталась красноватая решетка - след от бинта. Бесформенная бледная картофелина с неровно воткнутыми в нее глазами, правый ниже левого, оба - перекошены, толстое, как лист денежного деревца, левое веко почти полностью закрывает глаз, оставляя от него только узкую щелочку. Нос - коралловый риф, опухшее нагромождение пористых опухолей. Губы - два жирных валика, которые распирают вкривь и вкось торчащие пеньки зубов. Правая щека - огромная лежащая на плече дряблая мантия, убежавшее тесто. Правого уха совсем не видно за выдающимися холмами и впадинами. Левое защемлено в складках и буграх, скрючено и сложено в гармошку. Шею совсем не видно за гроздями округлых наростов подбородка, замаранного в комках рвоты, смешанной со стекающей с губ слюны. И по всей голове - тут и там, - как глазки на картофелине, насыщенно коричневые морщинистые бородавки и раздраженно покрасневшие сочащиеся тошнотным желтушным гноем жировики. А сверху, начиная ото лба, - жалко торчащие из складок и морщин и опоясывающие бугры и опухоли пучки выцветших до белесости волос.
Вся моя голова - как слипшаяся на жаре куча безе.
Ну и мерзость, - говорит доктор, критически осматривая меня. - Сплошной дадаизм. Вот что бывает, когда скульптор сам не знает, что хочет слепить. Пустая трата глины. - Он переводит задумчивый взгляд на потолок и запускает пальцы в бородку. - Впрочем, конечно, как посмотреть... Может быть, из этого еще можно что-то собрать. Может быть, это только заготовка. Зачин... Хм. Впрочем, это уже не мое дело. Здесь я уже бессилен. Здесь уже все бессильны. - Он снова смотрит на меня, с сомнением кривит губу и подытоживает: - Пиздец.
Это не совсем то, что я когда-либо хотел бы услышать от медика, но мне сейчас все равно. Я не чувствую ничего, просто сижу и тупо пялюсь в зеркальце.
В общем, - как-то смущенно продолжает врач, - это все. Мы с тобой больше ничего не сделаем. Так что... Я не знаю, что тебе делать. Я не ожидал такого исхода. Нда... Я надеялся, что ты соберешься и обретешь какую-то форму, но... Ай! - он устало взмахивает рукой. - Делай, что хочешь. Тебе решать. Можешь хоть тут остаться. Да... Тут много таких. Я бы на твоем месте, наверное, попытался бы хоть как-то все это... переделать, что ли... Склеить или слепить... Но, вообще-то, я себя абсолютно не представляю на твоем месте... Ужас! В общем, вот твоя одежда, - он указывает рукой на какую-то кучу рядом с кроватью. - Ты... Хм. - Он замолкает и беспомощно морщит лоб, а потом встряхивается и устало заканчивает: - Делай, что хочешь... Если ты вообще чего-то хочешь... Сомневаюсь. Хм. - В конце концов, он снова взмахивает рукой и направляется к двери.