Выбрать главу

Мне даже приходится наклониться, чтобы удостовериться в отсутствии живота под пиджаком. Хвала всем богам, кома законсервировала меня. Дала шанс. Но мне все равно тошно от себя.

Изображения на стене такие же плоские и примитивные, как наскальная живопись.

Целая экспозиция, посвященная теме туризма. Все те же филистерские морды, только в разных декорациях. Они удовлетворенно лыбятся с пляжей и с каменистых гор и торчат из припорошенных снегом пуховиков, как удостоверившиеся в светлом будущем младенцы, завернутые в одеяльца. Они натужно позируют на узких улочках европейских городов и обнимаются с достопримечательными памятниками, всем видом пытающимися скрыть неприязнь. Они плещутся в озерах и реках и свешивают лыжи с кресельных подъемников, взлетая к очередному спуску над бескрайними снегами. Они стоят, оперевшись на слоновью ногу, и примеряют толстый шарф удава. Они криво держат китайские палочки и думают, с какой стороны надо надкусывать суши. На одной фотографии Вера держит на ладони заходящее солнце, а на другой я подпираю пизанскую башню.

Я не могу сдержать смешок. Гравировка на надгробном камне моего самосознания.

А рожа-то! Прямо яблочко наливное! Все жиреет и жиреет, из года в год. Такое ощущение, что все это время я провел в гастрономическом туре, задавшись целью всеобъемлюще ознакомиться с кухней каждой страны, в которой я побывал.

Хотя, судя по одухотворенному выражению хари, в Китае я сам стал блюдом. Деликатесом. Обезьяньи мозги... И так-то мало было, так еще и понадкусывали...

Да нет, это не только в Китае. Это везде. И всегда. Мои обезьяньи мозги всегда были желанным обедом для всех, кого я знал.

На самом деле, все мое недовольство наиграно. Взгляд скользит по фотографиям, и мне становится все легче и легче. Я словно смотрю на изрешеченную пулями стену за своей стеной и понимаю, что какое-то божественное вмешательство уберегло меня от смерти.

Огромный банкетный стол, ломящийся от праздничной снеди. За ним сидят раскрасневшиеся лица - родители, друзья, незнакомые люди. Во главе стола - я в кремовом костюме и Вера в пышном свадебном платье, салютуем изящными тонконогими бокалами с шампанским.

О, нет, серьезно, я женился на Вере?

Эта пуля должна была размозжить мне голову. Такие травмы уже не залечишь...

Я выгляжу очень радым и таким же раскрасневшимся, как и все остальные. Должно быть, я достаточно отупел, чтобы считать этот день лучшим в своей жизни. Даже накатил по такому поводу.

Вокруг этой фотографии - другие посвященные столь знаменательному событию. Расписываемся в ЗАГСе, венчаемся, жадно сосемся, будто бы в первый раз. Или в последний. Зная, что такое брак, скорее, в последний. Не могу не отдать должное - фотограф потрудился на славу. Момент с букетом, летящим в подруг невесты - редкостные курицы, это я помню, - похож на кадр из фильма. Замерзшее мгновение - застывший в воздухе букет белых роз, освещенный застывшими и плотными, как бритвенное лезвие, лучами света, застывшие эмоции на лицах. Очень выразительно.

Достаточно выразительно, чтобы эту фотографию можно было использовать как блевогонное с похмелья.

- Что ты здесь забыл?

Я вздрагиваю и резко оборачиваюсь. Первое, что я вижу, - направленное на меня дуло пистолета, концентрированно узкое и глубокое, как будто сама вселенная сжалась до точки, чтобы сейчас же распрямиться и броситься мне в лицо. Пистолет держу я - обтянутая трещащей рубашкой студенистая туша с блестящим от жира свиным рылом. Если бы я только что не проследил свою эволюцию в это, никогда бы и не узнал себя. Мое прежнее лицо утопает в лоснящейся плоти и едва торчит из ее складок. Будто скульптор только начал работу над бюстом, успел вырезать из камня лишь нос и губы и сразу же ушел, отвлекшись, возможно, на философскую пьянку с другими скульпторами и художниками или на какую-нибудь молоденькую натурщицу.

Я пожимаю плечами.

- Ничего. Просто.

Честно говоря, у меня смешанные чувства. С одной стороны, мне дико интересно, наконец, встретиться с тем собой, которым я мог бы стать, если бы слушался маму и папу. С другой - я все и так знаю. Я все только что увидел.

Честно говоря, мне абсолютно насрать на пистолет у него в руке. Мне нечего терять. Тайлер Дерден был прав насчет освобождения и героев, и всей этой наивной ницшеанской лабуды. Мне нечего терять, а, значит, и отбирать у меня нечего.

- Просто?! - толстые ломти его губ сжимаются в злости. - Почему ты не сдох?!

Я снова пожимаю плечами.

- Ты должен был сдохнуть! - рычит он. - Тебя должны были найти в вонючей канаве, вперемешку с говном и с фаршем вместо лица!