Чтобы не шокировать доктора, я перестал нетерпеливо шевелить пальцами ног.
Я чувствовал себя прекрасно.
Но почему рядом со мной не сидит мама? Почему батя, пристально глядя мне в глаза и подспудно ощущая себя, очевидно, великим следователем, не выясняет, что со мной стряслось? Они ведь должны сейчас быть рядом со мной, разве нет?
Врач, почесывая козлиную бородку, сказал, что при мне не нашли никаких личных вещей, а одет я был в грязные лохмотья непонятного происхождения. Меня никто не искал и мной никто не интересовался. Моя личность была загадкой. Он спросил меня, могу ли я назвать свое имя.
Нет, соврал я. Я совсем ничего не помню.
Не знаю, почему я лгал.
Может быть, потому что рядом со мной никто не сидел, когда я проснулся. А может быть, потому что я этого и не хотел. В любом случае, я чувствовал, что мне многое надо обдумать. Давно надо было расставить все по местам, и сейчас как раз выдался удобный случай.
К тому же, мне хотелось сначала понять самому, что со мной случилось. Я надеялся, что доктор расскажет мне, хотя бы как я сюда попал.
Врач, нахмурившись, сказал, что это очень плохо.
Потому что мои воспоминания могли бы пролить свет на мою кому. Потому что ее причина так и осталась неизвестной.
По сути, меня просто нашли, валяющегося в грязном переулке, мало отличающегося от мертвеца, и видом и запахом, положили на кровать и... все. Что со мной делать - непонятно. Никаких физических повреждений, кроме лица, никаких токсинов в организме, никаких причин лежать, как овощ, не проявляя реакций на внешние раздражители и какой-либо заинтересованности своей дальнейшей судьбой. А теперь, спустя шесть с небольшим лет, я просто сам просыпаюсь и валяюсь тут, шевеля пальцами, как ни в чем не бывало.
В какой-то момент, мне показалось, что врач сейчас выставит мне счет за нагло занимаемое мной койко-место, поэтому я перевел тему в другое русло, спросив, что там с моим лицом.
Брови врача подпрыгнули на лоб. Видимо, он не ожидал такого вопроса и заступорился.
Он аккуратно посмотрел на меня, пожевал губами и сказал, что мне сейчас нужен отдых. Непонятно, что там со мной случилось, так что в целях прогнозирования моего дальнейшего состояния мне придется еще понаходиться под медицинским наблюдением.
Вдруг такое может повториться.
В конце концов, может, это была не кома, а какой-то, например, редкий вид миотонии... Может быть, я первый Теннессийский человек. Предположил доктор, задумчиво глядя в окно.
Я не успел возмутиться такому беспардонному сравнению меня с козами, потому что доктор, торопливо собирая свои бумаги, закончил свою речь.
Для большей эффективности наблюдения и, возможно, лечения чего-бы-там-у-меня-ни-было, мне стоит поднапрячься и попытаться вспомнить события, предшествовавшие моему появлению здесь, сказал он, уже не обращая на меня никакого внимания.
И торопливо ушел.
Видимо, писать диссертацию на тему: «Обморочный человек. Испуг длиной в шесть лет».
А я решил последовать совету врача.
Думаю, ему это было бы очень интересно.
***
Писклявые и злые слова. Собственный голос - звенящий от обиды и злобы. Дрожь по всему телу от ненависти к себе - за писклявость, за стеклянный голос, за то, что так случилось. Наигранная искренность, сочащаяся ядом.
Глаза Веры - искрящие от злобы, лучащиеся ненавистью. Настоящей ненавистью. И губы, сжатые в почти безумную ломаную усмешку. Она была готова вгрызться мне в горло. Я переборщил, но она меня довела.
Горящая щека и стиснутые до треска губы. Ком в горле.
Цементные провалы в обвалившейся штукатурке. Ржавые трубы. Разбитый кафель пола, залитый мочой и рвотой. Слезы на глазах. Резкие толчки в грудине, рвущие меня напополам. Липкие губы. Отвратительные приторные ниточки, болтающиеся у меня на подбородке. Я блевал в засратый, покрытый засохшими слоями всех оттенков бурого унитаз на «хате».
Сама хата - главная достопримечательность этого района. Лютый бомжатник, облюбованный всеми местными алкоголиками и торчками. И, естественно, такими представителями молодежи как я - не знающими, чем себя занять, и не усматривающими ничего интересного в иных способах проведения досуга. Театр? Скука. Кино? Для идиотов. Спорт? Для конченых идиотов.
Сама хата - бесконечный лабиринт из трех комнат. Они никогда не были такими же, как в прошлый раз. Я был там не раз, но никогда не мог быть уверенным в том, что увижу. Казалось, что она существовала в каком-то своем измерении. Изменчивом и хаотичном. И намного более обширном, чем три комнаты. Хата всегда была самой в себе. В ней действительно можно заблудиться. Можно выйти из туалета, полагая, что вот, сейчас направо и в дверь, а потом ходить полчаса, разыскивая нужное помещение. Комнаты меняются местами. Появляются новые. Исчезают старые. Коридоры удлиняются. Поворачивают в другие стороны. Могу поспорить, кто-нибудь до сих пор ходит по коридорам, из комнаты в комнату, в поисках выхода. Могу поспорить, что многие там сгинули. Возможно, нашли выход, но вышли не в наш мир. А возможно, осели, прислонившись спиной к стене, обняв ноги, опустились на разодранный линолеум в беззвучном плаче и так и засохли. Где-то там. В глубине трех комнат.