С одной стороны, привести ребенка к тому, чтобы он принял этот мир, в котором оказался воплощенным, необходимо. Если, конечно, мы не хотим, чтобы ребенок ушел из него, в сущности, совершив самоубийство. Однако мы совершенно определенно видим, что коммунистические деятели думали тут не о ребенке, а о выращивании винтиков для машины социализма. И это явный перегиб.
Следовательно, вопрос не о том, должны ли взрослые прививать детям трезвый взгляд на мир. Лучше, если это сделают любящие детей родители, чем сам мир со свойственной ему жестокостью. Ребенок-мечтатель однажды будет затравлен окружающей средой, и примеров того, насколько мечтателям трудно живется в этом мире, достаточно.
Но вот вопрос: что такое трезвый взгляд? И где граница этой трезвости? Проходит ли она по границе бытового образа мира? И если так, то почему сказочники до сих пор не изгнаны из общества и пишут детские сказки? И почему после того, как сказка была победоносно изгнана в двадцатые-тридцатые годы, началась долгая реконкиста, и множество людей возвращало сказку в детскую литературу?
Иными словами, почему множество талантливых людей, вроде писателей-сказочников, трудится над тем, чтобы граница мира ребенка как можно дольше не совпадала с границей бытового Образа мира? Ведь битва за сказку на деле – это битва за то, чтобы граница мира проходила дальше, чем граница вещественного мира, и захватывала кусок чудесного мира.
Почему? Его ведь нет!
И вот это – главный вопрос моей статьи: действительно ли мир кончается там, где кончается физическая картина мира?
Соответственно: почему все дети исходно считают чудесную часть мира существующей, а для взрослых она до самой старости остается желанной?
Это не простой вопрос, вытекающий из логики предыдущих рассуждений. Это вопрос психолога, пытающегося объяснить наличие сильнейшего мотивационного фактора в поведении людей. И исхожу я из статистически обоснованного факта: все человечество исходно знает, что граница мира души шире, чем естественнонаучная граница телесного мира.
Конечно, и этот факт нашего существования можно игнорировать и замалчивать, как это принято в научной психологии. Но сказковедение – наука, но не о высшей нервной деятельности. И не о фольклоре. Это наука о душевной жизни. И для нее очевидно: душевная жизнь поголовно всех детей проходит в полном приятии того, что мир шире, чем место обитания тел. Душевная жизнь существует и предельно важна для развития ребенка. Если эта часть развития упущена, дети вырастут машинами.
Второе наблюдение сказковедения сводится к признанию того факта, что и взрослые нуждаются в сказках для взрослых, а те, что более стойкие, всю жизнь продолжают любить и детские сказки. Хотя, конечно, при этом отчетливо соотносят описанное с миром тел и осознают, что сказочные действия происходят не в нем.
И это позволяет нам различать сознание детей и сознание взрослых. В детском сознании еще не произошло разделение двух миров: того, в котором оказалось тело, и того, где душа помнит себя и проживает сказочные приключения. Нужен жизненный опыт, чтобы начать понимать, что события сказок могут начинаться в нашем мире, но уводят за его границу.
В этом смысле сказковедение уже с 1928 года, когда вышла «Морфология сказки» В. Я. Проппа, отчетливо выявило места переходов, своеобразные двери, позволяющие совершить переход в сказочный мир, вроде «лесной избушки» или «избушки Бабы-яги». Вероятно, «калинов мост», возле которого богатыри ставят богатырскую заставу, чтобы не пропустить Змея-Тугарина на Русь, тоже является устройством перехода, вроде шлюза в космическом корабле.
И это значит, что разницу между мирами тел и души понимали уже в далекой древности. Как и необходимость перехода по особым состояниям сознания, без которого в мир, откуда пришла душа, не вернуться.
Иначе говоря, сказка не так наивна, как кажется на первый взгляд. Она вовсе не убеждает детей в том, что в этом мире есть чудеса. Исходно она говорит о том, что чудесное существует, но в том мире, куда душа может ходить, если совершает определенные усилия и действия. Но чтобы их совершать, необходимо овладеть вполне разработанной культурой переходов, которой владели древние общества, но которая постепенно была утрачена.
Первое и исходное, что необходимо для того, чтобы такие переходы были возможны: это внутреннее знание, что мир душ существует, и он не выдумка, не обман, а такая же реальность, как и вещественный мир. Но он реальность души. И поэтому он существует.
Таким образом, граница действительного мира человека проходит гораздо дальше, чем граница бытового Образа мира и естественнонаучной картины мира. Человек больше своего тела, и потому его полный Образ мира включает Образ телесного мира и Образ мира души.