Именно так слушали сказки в древности. И так мы слушаем сказки, которые нам действительно открывают миры, до сих пор. Это значит, что мы готовы пойти дальше, в новые неведомые миры. И там мудрость возродится и снова поведет нас. Но что такое эта мудрость сама по себе? Попробую описать то, что вижу, думая о сказывании сказок.
Мудрые должны быть терпеливыми, потому что сказки сказывают на ночь. То есть в состоянии, когда ты уже засыпаешь, но очень не хочешь расстаться с этим миром, и кто-то должен тебя все-таки убаюкать, заставить заснуть. А заставить в том возрасте можно только очень хитрым способом – каким?…
Сил у тебя так много, что ты бы и ночь не спал. Это бабушка хочет спать, а ты – нет. Как усыпить? Никак! Надо твою душу поймать и перевести в особое пространство, куда ты улетишь душой вместе с образами сказки. Тебя туда надо увлечь, затащить и там тебя оставить. Пока ты разбираешься с этими образами, бабушка успеет поспать.
Сказки сказываются чаще всего на сон грядущий. При этом маленький почемучка очень внимателен и успевает подпрыгнуть и сказать: «Нет-нет, ты тут неточно рассказываешь, прошлый раз было не так…». Поэтому только кажется, что ребенок, которому рассказали сказку, заснул. В действительности сказка уводит его в иное пространство, где он действует, совершает те самые подвиги, о которых рассказывает сказка.
Мы не различаем таких тонких вещей, как сон, наведенный сон, гипноз или сон после сказки. Гипноз-то мы как-то видим, но мы считаем его сном… А объяснения до сих пор нет, что это такое, как нет и объяснения суггестии… Мы знаем, что можно внушать человеку хорошие мысли… думай о позитивном… не думай о плохом…
В действительности, когда эта самая суггестия, внушение происходит, мы ощущаем, что это не случайное явление. За суггестией и гипнозом скрывается некая «механика» нашего сознания, какое-то его устройство или свойство, которые до сих пор не познаны. Вероятно, потому что ищут не там – ищут в работе мозга, а устройство это скрывается в природе сознания. Однако правящая научная парадигма сознания не отражает его действительности, и не потому, что не хватает наблюдений, а потому, что все разрушающие правящую парадигму наблюдения исключаются из рассмотрения.
Внушение происходит не потому, что тебе просто говорили правильные слова. И сказка действенна не потому, что она об интересном. Для того чтобы ребенок перешел в измененное состояние сказочного сна, должно быть оказано какое-то воздействие, после которого душа принимает выбор. Почему я так думаю?
Тут я полностью согласен с Проппом, что сказка описывает тот обряд, который происходил при молодежной инициации. Когда подростков-мальчиков от 12 до 16 лет, и девочек от 7 до 12, отправляли куда-то, в особое пространство, чаще всего это была лесная избушка, где злые силы (Баба-яга, Змей) проглатывали детей… Сама избушка похожа на чудовище, этнографы даже описывали такие лесные дома, сплетенные из веток в виде чудовищ, чтобы пугать.
Но пугать – это уже воздействие, это переводить в особое состояние сознания, близкое к ужасу. А ужас – это не страх. Это то состояние, в которое человек переходит при встрече с неизмеримо превосходящей его силой, например, с богом. Отсюда выражение «панический ужас» – ужас, который испытывали при встрече с Паном. А у нас – с Лешим.
Этнография описывает, что во время инициаций дети понимали, что то, что тут происходит, – это обряд, и те, кто пришел проводить его для них, – это знакомые люди, их родные, только в масках, точнее, в личинах…
Но при этом они видели, что это настоящее. Они погружались в это не как в игру или действо, а как в действительное событие, и проживали его как встречу с существами из иных миров. Из тех, что и описывает сказка.
Вот это проживание принципиально для инициаций и подобно тому, что происходит с шаманом во время его полетов. В этом я разделяю взгляды В. Н. Топорова, который много исследовал русскую волшебную сказку с точки зрения ее связей с шаманскими культами. Многие образы русской волшебной сказки связаны с движением внутри вертикального пространства. Вернее, вертикально выстроенного пространства, потому что герой сначала опускается вниз, в подземный мир, а потом возвращается обратно, двигаясь от царства к царству. Наконец на какой-нибудь волшебной птице вылетает в этот мир, где становится царем.
И если это движение внутри сказки подобно полету шамана, его души, то это глубокая психологическая работа, для входа в которую, однако, не требуется шаманской болезни или даже работы с бубном, не говоря уж о психоделических средствах. Само сказывание сказки каким-то образом переводит слушателя в это измененное состояние. Именно в этот полет и должен отправляться маленький слушатель.