Вернувшись домой в Пурселл и чувствуя себя не менее больной, чем всю предыдущую неделю, она кинулась в спальню, чтобы проверить сообщения на автоответчике своей личной линии. Маленький красный огонек призывно мигал, она нетерпеливо нажала кнопку и затаила дыхание.
Из химчистки сообщали, что ее замшевое пальто готово. И это все.
Трейси с шумом выдохнула. Может, Остин не позвонил, потому что написал? Она бегом бросилась вниз по лестнице и позвала домоправительницу:
– Молли, почта приходила, пока меня не было?
Услышав гулкое эхо, она вспомнила, что этот день и следующий у Молли выходные, а отец сказал, что у него дела в Хьюстоне и он будет в отъезде до среды.
Она перебрала разложенные на серебряном подносе конверты. Счета по ее кредитной карте, адресованные отцу. Трейси отбросила их, не вскрывая. Длинный конверт из офиса многоквартирного комплекса – наверное, счет за аренду ее квартиры на следующие полгода. Ее отец, сделавший состояние на торговле недвижимостью, намеревался обеспечивать ей крышу над головой и предпочитал оплачивать ее таким образом. Она просмотрела приглашения, прислоненные к прихотливой резной позолоченной раме огромного зеркала, висящего над буфетом, и ей захотелось плакать.
От Остина не было ничего.
Комната начала медленно вращаться вокруг нее, и она поскорее села, пока не потеряла сознание. Она низко опустила голову и с шумом глотала воздух. Это сумасшествие! Так не должно продолжаться только потому, что любовь всей ее Жизни не считает необходимым извиниться. Он вернется. Он миллион раз говорил ей, что его любовь глубока, как Ред-Ривер, а такая любовь не кончается из-за глупой ссоры.
Занятия должны были начаться через две недели. Накануне возвращения в университет Трейси наконец уступила настояниям Молли и отправилась к доктору. Она была не в своей тарелке со времени возвращения из той поездки на лыжах. Ничего удивительного, если принять во внимание, как она нервничала из-за молчания Остина. Он никогда не пропадал так надолго. Прошел месяц и два дня, с тех пор как она видела его в последний раз. Ни звонков. Ни писем.
Ничего.
Был ранний вечер, когда она вернулась домой после визита к доктору. Благодарение Господу, Молли уже ушла. И отца тоже не было, он осматривал какую-то коммерческую недвижимость неподалеку от Уичито в Канзасе. Благодарение Господу и за это тоже.
Трейси нужно было время, чтобы подумать, прежде чем позвонить Остину. Может, ей надо вернуться в Дюрант и обсудить все это с ним. Она поднималась по ступенькам медленно, без обычного подпрыгивания на каждом шагу. Вытянула из гардероба чемодан, начала сворачивать модные джинсы и свитера, складывая их как можно аккуратнее.
Тут она заметила мигающий огонек автоответчика. Наверное, звонок от доктора из офиса. Сестра на приеме была новенькой, а Трейси ушла, не сказав ей, что счет следует направить ее отцу. Она нажала кнопку.
– Трейс, это Остин, – произнес такой знакомый голос. – Пожалуйста, позвони мне. Мне надо кое-что сказать тебе. – И это было все. Он казался таким же подавленным, как и она.
Она набрала его номер и стала ждать. Два гудка, три, четыре. Наконец Остин ответил.
– Хэлло, – сказала она.
– Трейс. – Она знала его так хорошо, что услышала боль в его голосе.
– Ты хотел, чтобы я позвонила тебе. – Она не могла скрыть своей радости.
– Да, хотел, – тихо сказал он, затем нерешительно откашлялся. – Я должен сказать тебе и сразу покончить с этим. Я женюсь в пятницу вечером. Я напился…
Он сказал «женюсь»? Или у нее слуховые галлюцинации?
– Что? Ради Бога, о чем ты говоришь?
– О, Трейс! Это трудно объяснить. В ту ночь, когда я вернулся домой – после той нашей адской ссоры, – друзья утешали меня, угощали пивом. С пива все и началось… – Он остановился.
– О'кей. Ты пошел в загул. И что же?
– Ну, я пошел в загул не один.