Я плохо рассчитал: ночь пришлось провести с ними. Потому что, как только я уснул, а спать после двенадцативерстной прогулки хотелось безумно, как только я уснул, в дверь постучались, и чья-то рука -- я узнал обшлага на рукаве телефонного мальчика -- просунула в дверной проём свёрток. Меня забила лихорадка.
О Париже я вообще перестал думать. Прежде всего надо было избавиться от проклятых воротников. Я мечтал о пожаре, который охватит гостиницу... Таким образом сгорят и воротники, а из пепла, надеюсь, уже не возродятся. Или разразится землетрясение -- разве не может быть этого стихийного бедствия в Берлине? ещё приходило в голову сходить в зоологический сад и сунуть мой свёрток в пасть гиппопотаму. Но мысль о том, что гиппопотам может страдать отрыжкой, удержала меня от ошибочного поступка.
Неожиданно у меня родился план, давший лучик надежды. Ночью я вытравил клеймо на воротниках, чувствуя себя при запертых дверях и опущенных шторах фальшивомонетчиком. Но зато потом спал спокойно и во сне даже подсмеивался над кем-то.
На следующий день вместо зоологического сада я решил пойти в рейхстаг. Рейхстаг меня разочаровал. Полукругами размещались сидения с пюпитрами -- ну, совсем как у нас. Я обратил своё внимание на места, которые позже будут заняты солидными берлинцами, и решил:
-- Эти не выдадут. Если здесь всё, как у нас, то я своих воротников больше не увижу. -- И улучив момент, сунул свёрток в пюпитр самого крайнего правого сидения.
Я чувствовал себя бодро, но на всякий случай переменил гостиницу. Счет был изрядный, потому что, кроме оплаты номера, свечей, полотенец и прочего, были такие необычные расходы, как чаевые жене чистильщика улицы, оплата водолазов и детективов. Я поселился в другой части города и назвался вымышленным именем.
На следующее утро, по случаю какого-то праздника, заседания рейхстага не было. Но на другой день начались какие-то горячие прения о бюджете. Вечер миновал благополучно, следующее утро -- так же, но после обеда в гостиницу явился парламентский курьер и велел расписаться в толстой книге.
Самые худшие предчувствия не оставляли меня. И действительно, курьер вынул какой-то пакет и передал мне.
-- Орден! Наверное, серебряный орден, -- зашептал швейцар. -- За углом, вторая улица направо...
-- ?..
-- Там частный ломбард. Десять марок. В правительственном больше шести не дают.
Но это был не орден. Это были мои воротнички. Крайний правый приложил к ним записку в несколько слов: мол, очень рад оказать мне услугу и надеется...
Я уныло бродил по улицам. Что теперь делать? С сожалением и горьким чувством позднего раскаяния вспоминал я Россию. Там, слава Богу, нет конституции. Зато есть миллион дыр, миллион выгребных ям, и потому миллион возможностей освободиться от воротников. Наступил вечер. Меня снова охватила лихорадка, мучили галлюцинации... Встречная дама открыла рот, и я с тайным сладострастием подумал, что можно сунуть туда мои воротники. Я мысленно снимал каску с головы каждого шуцмана и засовывал туда свой свёрток. О, Россия! Там нет водолазов и чистильщиков улиц, и у полиции другие занятия, а крайние правые не позаботятся о том, чтобы сделать какое-то одолжение ближнему.
На глаза навернулись слёзы, мне стало жаль себя, настолько одиноким и потерянным я себя чувствовал. Мне казалось, что я прирос к воротникам, что я и они -- одно целое.
-- Что с вами? Вам дурно?
Я обернулся. Передо мной стоял толстый красный немец, которого я сразу узнал -- тот самый, что соскочил с омнибуса и передал мне "забытый" свёрток вместе со своёй визитной карточкой.
Я посмотрел на его толстый живот, вынул ножик с двенадцатью клинками, раскрыл его, и всё двенадцать клинков вонзились в немца. Он не издал ни звука. Это было харакири по первому разряду. Затем я быстро сунул в его огромное мягкое брюхо мой свёрток -- мои воротники, два моих стоячих воротника No39 из семирублёвой дюжины, вытер руки и отправился восвояси...
Спал я великолепно, сладко и блаженно грезя, как ребёнок, и проснулся в прекрасном настроении, даже запел. Спустившись в холл, я поинтересовался, когда уходит поезд в Париж...
А на вокзале меня арестовали и допрашивали у судебного следователя пять часов подряд. Я во всём сознался, но они никак не могли меня понять.
-- Ведь воротники денег стоят, -- старались убедить меня прокурор и следователь. -- Зачем
было их выбрасывать?
-- Они искалечили мою жизнь, погубили меня. Они меня разорили. И если бы этот толстый немец не нагнал бы меня тогда и не отдал бы ворот...
-- Он поступил, как всякий на его месте. А как же иначе? -- изумлялись прокурор и следователь. -- Да вы просто смеётесь над нами!