В сопровождении господина Эндеруда отправляемся к памятникам Ню-Олесунна. Они рядом с поселком, на каменистом берегу Конгс-фьорда.
Памятник китобоям, которых похоронило море… А неподалеку, как и сорок пять лет назад, стоит среди пустого поля ажурная металлическая башенка для швартовки дирижаблей. Отсюда стартовали и «Норге», и «Италия» Умберто Нобиле. Поблизости памятник погибшим участникам его экспедиции. В основании монумента скрепленные тонкой металлической решеткой камни, привезенные из тех провинций Италии, откуда погибшие были родом. Семь имен. Над ними семь легких металлических крестов. Рядом мемориальная доска в память великого героя Севера Роальда Амундсена.
Сияет над долиной вечный ледник, как сиял он и тогда, когда готовились здесь эти люди к своим славным полетам. И так же посвистывает в конструкциях причальной мачты холодный ветер солнечного северного лета.
Доносятся пароходные гудки. Отплывает «Регина Марис», с ней прощается наш «Коммунар». Но звучат эти гудки словно в честь героев, что навеки затерялись в морях и ледяных просторах Севера.
На обратном пути наш хозяин предлагает посмотреть еще один памятник: шахтерам, которые погибли во время катастрофы в штольнях.
Памятник в стороне от дороги, к нему надо идти через небольшое, сплошь покрытое гравием поле. А у дороги, у самого того места, откуда начинается тропинка к памятнику, валяются деревянные рейки и палки. Господин Эндеруд подбирает несколько таких палок, подает консулу, его супруге, вооружается сам и протягивает мне.
— ?
— А это чтобы защищаться от птиц.
— От птиц? Но, простите…
— Берите, берите. Не помешает.
Однако я отказываюсь от «оружия»: как-то не вяжется — птицы и оборона от них палками. Иду следом, поглядывая, как и от чего будут здесь «защищаться».
Оказывается, между дорогой и памятником обосновалась в камнях пара полярных крачек. Высиживают птенцов. Эти птицы примечательны тем, что родиной их является Арктика, а когда наступает северная осень, они улетают зимовать… в Антарктиду, где в это время наступает лето — день продолжительностью в полгода. Но выводить потомство они снова возвращаются на Север. Значит, эта птичка, чуть меньше всем нам хорошо знакомой речной чайки, ежегодно дважды совершает путь чуть не от полюса до полюса. И ведь летит она не по меридиану: каждая популяция полярных крачек имеет свой маршрут вдоль побережий материков. Короче говоря, машут крыльями до тридцати тысяч километров только в одну сторону! И еще одна особенность у них — яростно защищают свое гнездо. Не отвлекают, не прикидываются подранками, а смело бросаются на врага и отец, и мать.
Шагаем по гравию. Вдруг поднялась крачка, за ней другая. Кричат, ободряют друг друга и начинают пикировать на нас. Право слово, инстинктивно вжимаешь голову в плечи и прикрываешь ее руками.
Попутчики мои подняли над головами палки, и нападающие принялись атаковать эти батожки. Очень весело смотреть, как высоченный господин Эндеруд идет, подняв над собой метровую палку, а остроклювая проворная птица кружит около нее, словно вокруг громоотвода, пытается сбить.
Я зазевался и так получил по темени, что чуть не брякнулся наземь. Хорошо еще, берет защитил голову. Оборачиваюсь — противник уже высоко и снова готовится пикировать на мой затылок.
Потом мы отправляемся на станцию. Она построена в Ню-Олесунне недавно и оборудована по последнему слову техники. Ее основная задача — наблюдение за искусственными спутниками Земли. Тут же производят необходимые вычисления орбиты и прочего. Руководитель станции Эйнар Эндеруд по специальности инженер-геодезист, и все его мужчины тоже инженеры и техники.
Я говорю «мужчины», ибо живут и работают здесь действительно лишь представители сильного пола. В Ню-Олесунне я видел только трех женщин и одного подростка. Паренек этот сразу подошел ко мне и представился:
— Яни Юхансен.
Познакомились. Яни страстный нумизмат. К счастью, я обнаружил в кармане капитанских брюк какие-то мелкие монетки. Довольный коллекционер потащил меня к отцу, который, разумеется, тоже носил фамилию Юхансен и был тезкой сына.
Яни приехал сюда на летние каникулы. И женщины поселка — две жены и невеста — тоже только на лето. Зимовать остаются лишь мужчины. Все они живут в одном доме. В доме столовая, она же кают-компания (вроде красного уголка), физкультурный зал, мастерские, где каждый может заниматься чем хочет: строить шлюпки, даже конструировать, если угодно, самолеты.
Зимняя ночь долга…
Советских гостей водят по кабинетам станции, мимо всяких пультов и хитрых устройств. В них я ничего не смыслю, и самое большое впечатление произвела на меня параболическая антенна, прикрытая огромным прозрачным куполом. Входишь сюда, под этот купол, как в обсерваторию, где обычно располагается главный телескоп. Посреди пола массивная, как башня, колонна. Закидываешь голову, а там, вверху, на этой колонне, под самым куполом (чтобы не попал ни дождь, ни снег), установлено сложное пятнадцатитонное сооружение — сама антенна. Где-то кто-то нажимает на пульте кнопки, и начинают гудеть моторы, антенна приходит в движение, медленно вращается вокруг своей оси, покачивается из стороны в сторону, наклоняется под любым углом, поднимается — следит за пролетающим спутником, ловит его сигналы. Тут две такие антенны на довольно большом расстоянии друг от друга и сверкающие прозрачные купола — главная архитектурная деталь станции. Эти глобусы видишь издалека, с моря. В мире черных гор, ледников и голых камней они кажутся какими-то таинственными сооружениями марсиан из фантастических романов.
По обе стороны улицы Ню-Олесунна тоже какие-то невиданные сооружения, но, присмотревшись, начинаешь понимать, что это просто огромные катушки от электрокабеля, поставленные на попа. Ныне они служат… собачьими будками.
Здорово придумано! Вокруг каждой будки круглые деревянные мостки, над ними — круглая крыша. В холода собака через лаз забирается внутрь, а когда она отдыхает снаружи, то лежит не на голой земле, а на деревянном полу. Летом солнце обходит небо кругом, будка тоже круглая — в любое время суток пес может отыскать тень около своего жилища. У северных ездовых собак такие теплые меховые шубы, что они превосходно чувствуют себя, когда спят на снегу, а вот летом — жарковато им на солнце. Ищут тень.
Среди советских гостей и баренцбуржцы и пирамидяне. Так те, кто из Пирамиды, радостно здороваются с коренастым чернобородым норвежцем. Он кинолог, ведет здесь научную работу по изучению ездовых собак. В кабельных катушках и живут его подопечные. Прошлой зимой, в самый ее разгар, он за трое суток добрался на упряжке из Ню-Одесунна до Пирамиды, погостил там и благополучно вернулся назад. Потому пирамидяне и приветствуют его как старого друга.
Господин Эндеруд поглядывает на часы.
— Время ленча… Милости просим.
Столы в кают-компании ломятся от разнообразнейших блюд, благоухают фрукты, пестреют этикетки на бутылках. И по настроению хозяев ясно, что они собираются надолго задержать нас здесь.
Усаживаемся. Чувствую себя так, словно попал в королевство викингов. Мужчины, одни только мужчины — сильные, рослые как на подбор. Такой компании врач ни к чему. Его и нет. Меня знакомят с «медсестрой» — тоже молодым, курчавобородым норвежцем. Вот так штука — даже «медсестры» бородатые!
Сколько людей, столько бород. И всего две из них черные. У кинолога и еще у одного парня. Остальные — всех оттенков золотого цвета: желтые, пшеничные, рыжеватые, огненно-красные. И волнистые длинные волосы тех же оттенков. А профили точно со старинных гравюр. Одного не хватает: длинновесельных, с хищно изогнутыми носами и четырехугольными парусами стройных кораблей, которые стояли бы наготове у причалов. Вместо них там дымит «Коммунар» и разгружается подошедшая «Поларстар» («Полярная звезда»).
Мой сосед по столу спрашивает:
— Вы что-нибудь слышали о Фритьофе Нансене?
— Как не слышать? Это же герой моего детства, неутомимый покоритель Севера, великий гуманист, гордость Норвегии! Фритьоф Нансен!.. У нас его знает каждый.
И я сразу становлюсь другом обоих викингов — соседей справа и слева.