— Прозит! Будем здоровы!
14
Бледный ущербный месяц висит над покрытыми светлым туманом горами. Солнце отступило к северу и снова показывает нам путь вдоль побережья Западного Шпицбергена. Экспедиционный корабль «Тайфун» смело бежит прямо на его золотой диск.
Мы должны посетить все группы наших геологов, работающих на северных островах, доставить им дополнительное оборудование, пополнить запасы продовольствия. Кое-кого перевезти на новые места изысканий. Предполагалось, что все это сделают вертолеты. Но… неудачное нынче для авиаторов лето, и всему виной эти белые туманы в горах.
Имущество каждой из геологических групп весит примерно тонну, иногда чуть больше… Значит, придется поработать.
Побываю и там, где недели две назад оставил Сергея с Анатолием, нашу лодочку, гаг, высиживающих потомство. Места, где ты бывал, особенно если довелось отведать там горячего и соленого, вновь и вновь тянут тебя, зовут… Кажется, ждут, словно старые друзья.
А вокруг уже ощущается приближение осени… Скоро птицам улетать, скоро людям уезжать… Августовский снег побелил кое-где склоны гор, и солнце опускается в полночь все ниже и ниже к горизонту… Вчера в Баренцбурге я вдруг в первый раз увидел уснувшую чайку. Сидела на коньке крыши и спала, сунув под крыло голову.
Капитан «Тайфуна», опасаясь незнакомых вод, далеко огибает Амстердам и только тогда входит в Смеренбург-фьорд. Еще раз оглядываю то место, где стоял когда-то шумный городок китобоев. Как пишут в старых книгах, чад от салотопен висел над всем этим побережьем, над островами, шхерами и фиордами. Аппетитный запах китового жира издали манил сюда белых медведей. Увы. Ни медведей, ни китов, ни китобоев… ни их города. Все погубили жадность дельцов, северные бури да снега. Не меркнет лишь слава героев. В бинокль виден на острове Датском якорь на постаменте — символ борьбы, надежды и победы. Памятник Соломону Андре. Только стремление познать мир, совершить великие труды для Земли и ее людей рождает настоящих героев. А не жажда наживы или страсть к истреблению живого, хотя эти «занятия» порой тоже требуют смелости и упорства.
Вошли в Смеренбург-фьорд и в его широкой части бросили якорь. От ледника все плывут и плывут голубые айсберги. И будут плыть до тех пор, пока фиорд не замерзнет. Вода — зеркало. Только тут и там торчат над ней черные головки чистиков, и, когда птицы ныряют, расходятся во все стороны круги. Некоторые из них взлетают и машут крыльями. Невысоко над водой. Тогда видны их ярко-красные лапки и белые заплаты на черных крыльях.
Пуст островок, где, лежа за пирамидкой из камней, наблюдал я разбойниц-чаек, беседовал со знакомой гагой… Гаги увели свои выводки в море. Теперь только ветер разметает пух оставленных гнезд.
Сергей и Анатолий ждут нас в Медвежьей бухте. «Казанка», на которой мы недавно столь браво сражались с ветром и волнами, вытащена на берег: мотор отказал, не выдержал. У нас на борту запасные части для него. Поколдует Анатолий, и снова заработает моторчик.
— Живей, живей, ребята! — поторапливает боцман «Тайфуна» свою команду, выгружающую со шлюпки доставленные на берег ящики.
Немного остается у меня времени для встречи с друзьями. Основательно поговорить доведется, вероятно, только в Ленинграде. Тогда, как шутит Толя, будет в нашем распоряжении два дня и полторы ночи… А сейчас он тащит и сует мне в руки какой-то сверток. Подарок. Чудесная копченая рыба. Приезжали сюда на боте норвежские парни из Ню-Олесунна. Порыбачили вместе. Наш-то Анатолий, как известно, на все руки мастер — соорудил быстренько рыбокоптильню, и теперь в их рационе вкуснейшее блюдо…
Отходим. С грустью во второй раз расстаюсь с Медвежьей бухтой. И с друзьями как-то очень уж мимолетно повидался. Обидно.
Путь наш дальше к северу. Еще немножко севернее. Мы должны обогнуть все островки и мыс Ермака на северо-западной оконечности Западного Шпицбергена.
Лишь нескольких минут не дотягиваем до восьмидесятой параллели. Так далеко на север я еще не забирался.
Вот откуда она — «Тишина» Чюрлёниса! Помните эту картину? Спит над морской гладью черный горб голой горы, лишь два огонька ках два глаза над водой. Безмерный покой, безмерное пространство и бесконечная тишина… Художник Николай Пинегин в 1913 году увидел такой пейзаж на Земле Франца-Иосифа. Недаром один из величественных ледяных куполов этого острова назван именем литовского художника и композитора Чюрлёниса. Именно в честь его «Тишины». Я нашел ее в Вуд-фьорде. В каком же краю подсмотрел и услышал ее гениальный литовец, не бывавший нигде севернее Петербурга?!
Зеленовато-коричневая, сглаженная льдами и ветрами гора, кажется, задумалась о чем-то, улегшись около фиорда, припав к нему. И вода в нем — океанская чаша безмолвия. Несколько облачков дремлет, прижавшись к склону горы, и сама она, тоже закрыв глаза, грезит о чем-то, вслушиваясь в тишину… Бодрствует только солнце, низко спустившись на севере к водам моря.
На палубе «Тайфуна» обсуждают: будить или не будить ожидающих нас на берегу геологов — весь день торчали парни на камнях, поглядывая вдаль, а теперь забрались, вероятно, в палатку и спят… Устали… Но капитан намерен будить. Такое спокойствие, что грех не воспользоваться удобным моментом для выгрузки. Шлюпка пойдет словно не по грозному северному фиорду, а по тихому прудочку.
Долго, протяжно гудит судовая сирена. Наконец из палатки выскакивает маленькая фигурка, и вверх взмывает зеленая ракета, дескать, «все в порядке, мы здесь, ждем вас».
Представляю, как им приятно выбираться из теплых и уютных спальных мешков…
Группа славного ленинградского геолога Леонида Мурашова состоит из двух человек. Вот и второй показался. Бегают вокруг палатки. А мы уже спустили шлюпку. Будем снимать их отсюда, перевозить в другое место.
Вытаскиваем распорки, валим палатку. Собачонка геологов — черненькая, хвост торчком — сидит в палатке до последнего: практичный песик, понимает, что успеет еще намерзнуться.
Когда палатка снята, на ее месте остается всякий мусор и ненужная рухлядь. Хозяева разводят костер и жгут все до мелочей. Там, где жили геологи, все должно остаться, как было до них. Чувствуется, что эти парни испытывают глубокое почтение к красоте природы, не желают нарушать девственную чистоту Севера.
Но вот все погружено. Последним садится в шлюпку Леонид, прижимая к груди собачонку. Ясно, что привыкла она путешествовать таким образом, дремлет себе в теплых руках человека.
На талях поднимаем шлюпку и лодку геологов.
«Тайфун» огибает длинный полуостров — Землю Андре. И вот мы уже в Вейде-фьорде, с другой стороны полуострова. Можно высаживать группу Мурашова.
Новая стоянка группы на Земле Андре, возле Пурпурдален — Пурпурной долины. Облачка, ночевавшие на склонах гор, уплыли, но места, где они спали, покрыты снежком. Лежит себе этот августовский снег, белеет, и нет никакой уверенности, что собирается он растаять. Геологи озадачены. Если так будет продолжаться, если снег хоть на палец покроет склоны, то их полевым работам конец.
Ухожу от берега, и сразу обнимает меня тишина. Если хочешь услышать безмолвие северной земли, потрудись прилечь на нее. Ни жужжания насекомого, ни шелеста листьев, ни шепота трав. На моховых подушках горят маленькие звездочки тундры — белые, желтые и фиолетовые цветы. И для кого они цветут здесь? Ни пчел, ни бабочек. Никто не гостит в их чашечках. Может, просто радуются солнцу? Украшают землю?
Геологи расставляют палатку. Матросы помогают им. Так скорее.
У берега потрескивает костер, горит выброшенный морем на землю плавник — ветки, сучья, обломки досок. И у огня уже пристроилась собачка. Выбрала самое теплое, по ее мнению, местечко и немедленно свернулась калачиком. Лежит комочек черной лохматой шерсти.
Конец Вейде-фьорда упирается в гору. И эта розовая гора точно сошла сюда с картины Чюрлёниса «Козерог» из «Знаков Зодиака»… Только сам Козерог сейчас куда-то ушел, быть может, в свое созвездие, сияющее где-то далеко, в темной южной ночи.