– Знаешь… – начинает Моника.
И ты тоже произносишь:
– …Послушай, что я тебе…
– Говори, говори, – улыбается Моника.
– Ладно, – и ты собираешься рассказать ей о своей встрече с Кэмелом.
Но тут несколько мальчишек вдруг рассаживаются рядом на скамейках и поднимают несусветный галдеж.
– Мне надо чего-нибудь выпить. Лучше пойдем в бар, и я тебе там спокойно обо всем расскажу, – говоришь ты, и Моника не возражает.
Обмениваясь редкими словами, вы минуете несколько перекрестков и доходите до отеля «Виктория», где в полупустом баре царит сумрак, который так нравится Монике. Бармен Мануэль приветствует вас легким кивком. Пианист Серхио начинает играть песенку битлов «Эй, Джуд!», видимо, желая угодить Монике. Вы садитесь за столик в глубине зала и просите два коктейля «дайкири».
– У меня проблемы с Кэмелом, – говоришь ты и делаешь большой глоток.
– Проблемы? С этим подонком? – Моника настораживается. – В чем дело?
Ты описываешь случившееся и завершаешь рассказ предупреждением об опасности.
– Он тебя ищет, хочет свести с тобой счеты. Со мной тоже.
Моника молча слушает.
– Я умею постоять за себя, – говорит она и отпивает «дайкири». Ледяной напиток студит горло, разливает по телу прохладу.
– Конечно, потому и получаешь по шее, – говоришь ты и видишь, как в бар входят двое плюгавых светловолосых мужчин, по виду иностранцев, в сопровождении трех высоких красивых мулаток. Один о чем-то рассказывает, а женщины хохочут во все горло и размахивают руками. На пианино Серхио наигрывает «Мертвые листья».
Моника зажигает сигарету, жадно затягивается и прислушивается к музыке.
– Кэмел затаится на какое-то время, но может послать Батона или кого-нибудь из дружков разделаться с нами. – Малу тоже закуривает. – Вот что, подруга, нам надо быть очень и очень настороже.
Обе молча глядят, как в коктейле медленно тают кусочки льда.
В бар входят два парня, по виду гомосексуалисты, и ты легким движением руки отвечаешь на их приветствие.
– Мне надо кое о чем тебе рассказать, – улыбается Моника.
– Только о хорошем. Дурных вестей мне хватает.
– Я познакомилась с одним интересным человеком, который мне очень нравится. – Моника подносит к губам стакан.
– Кубинец? Интересный? Небось работает в иностранной фирме?
– Нет, вроде бы из бедных и зарабатывает на жизнь чем придется. Но очень умный и культурный.
– Культурный, умный, бедный… – Ты пожимаешь плечами. – Хорош букетик. Сколько же лет этому голодранцу?
– Больше, чем нам.
– И что ему от тебя надо? – говоришь ты и расплющиваешь окурок в аляповатой пепельнице.
Моника медлит с ответом. А правда, чего он от нее хочет?
– Не знаю… Наверное, ничего.
– Ничего?! Не хочет ни потискать тебя задаром, ни приятелю перепродать, ни денег попросить?
Пианист Серхио, закрыв глаза, наигрывает мелодию «Касабланки». Моника тоже закрывает глаза, стараясь припомнить свои с ним разговоры.
– Не думаю… Он вроде бы приличный человек.
Тут ты впервые смеешься и закуриваешь третью сигарету.
– Знаешь, – говоришь ты, – «приличные люди» дохнут в молодости от инфаркта. Берегись таких мужиков. Эти твари не клеятся без цели.
Моника замирает с поднятым стаканом, секунду глядит на тебя и опускает глаза. А если Лу права и он козел, она снова окажется в дурах, думается ей. Остается молча покачать головой и, сложив губы трубочкой, выпустить струйку дыма, который смешивается с дымком твоей сигареты.
В бар входит молодой негр, ты встаешь и идешь ему навстречу, что-то говоришь, но он тут же уходит, а ты с недовольным видом возвращаешься к Монике.
– Что случилось? – спрашивает та.
– Ничего. Как обычно – травка. Опять ничего не удалось достать, – и ты залпом допиваешь «дайкири». Моника с сочувствием смотрит на тебя и похлопывает по руке. – Не знаю, что с собой сделаю, если не достану, – тихо говоришь ты.
– Надо бросить, – Моника поглаживает твою руку.
– Хотела бы, да не могу, – отвечаешь ты и провожаешь взглядом двух иностранцев с мулатками, уходящих из бара.
К полуночи из бара уходите и вы и, переговариваясь, идете по улицам до Ведадо. Там, поблизости от дома Моники, ты останавливаешь такси, чтобы доехать до своей квартиры.
– Тебе какое-то время не стоит выходить из дому, – говоришь ты Монике и, поцеловав ее, садишься в такси.
– Чао, Лу, – говорит Моника. – Береги себя.
– Ты тоже… – отвечаешь ты, и машина исчезает в уличной тьме.
Когда я тем вечером вернулся домой, стояла удушающая жара, и первым делом захотелось включить вентилятор и распахнуть окно, в которое вместе со слабым дыханием свежести ворвались крики соседки и оглушительная музыка запущенного на полную мощь магнитофона.