– Я тоже бегаю, только за долларами. – Брюхо Франсиса снова колыхнулось от смеха.
– Чудесно. За женщин и за доллары! – Мексиканец поднял стакан.
– Прошу прощения, мне надо идти, – сказал я и встал из-за стола.
– Ну уж нет. Вы останетесь и будете пить с нами. – Мексиканец заставил меня сесть, шлепнув по плечу. Он уже был под градусом.
– Останьтесь, дружище. – Канадец тоже был сильно пьян.
Я не смог отказаться и остался, стараясь, правда, не спешить упиться, хотя пожар во мне разгорался и, как всегда, заставлял забывать обо всем – о Монике, о близняшках, о прошлой жизни, о нынешней паршивой работе.
«Погребок» закрылся, и мы вышли на площадь: Франсис с мексиканцем горланили песни, сзади шли мы с канадцем в обнимку, а последним, спотыкаясь, тащился аргентинец. У Кафедрального собора за нами увязались две хинетеры, но Франсис от них отмахнулся.
– Никаких womens today,[32] – сказал он и остановился зажечь сигарету.
Я поднял голову. Небо с его вселенскими звездами было изумительно.
– Ну не чудо ли? – восклицала Моника в такие вечера и, закинув голову, с восторгом взирала на небосвод. Порой даже с открытым ртом.
– А зачем ты рот открываешь? – спросил я, впервые увидев ее восторг.
– Чтобы в меня входила звездная энергия.
– Астральные флюиды? Глупышка.
– Ты сам глупец. Разве не знаешь, что от солнца зависит вся жизнь на земле? Например, при магнитных бурях и люди, и животные совсем одуревают. А если солнце – это всего лишь небольшая звездочка на небе, можешь себе представить, какую энергию выделяет звезда раз в двадцать больше, например Сириус. Представляешь силу всех этих солнц: Сириуса, Альдебарана, Кассиопеи…
– Кассиопея – это созвездие, а не звезда.
– Я и говорю – созвездия Кассиопеи со всеми его звездами.
Если она заводила разговор о звездах и космических воздействиях, то потом обычно пускалась в рассуждения о гороскопе, непознаваемых силах Вселенной, парапсихологии, Ури Геллере, филиппинских хилерах, Парацельсе и Нострадамусе, а когда я полагал, что репертуар исчерпан, она начинала разглагольствовать о Сведенборге, Алистере Кроули, мексиканских шаманах, спиритизме, бабалао и прочих составных эзотерического набора, отдавая должное также и силе мысли, и китайским инь и ян, и картам таро, и кофейной гуще.
Я потешался над ней, но моя рационалистическая логика была бессильна перед неколебимостью ее убеждений, как бессилен средневековый рыцарь – на коне и в доспехах – перед каменной крепостной стеной. Меня всегда поражало то, что девушка, выросшая в атмосфере голого рационализма и в совсем не религиозной (как мне казалось) семье, могла увлечься иррационализмом магии и оккультных наук.
Меня бы не удивило, если бы однажды она преклонила колена перед алтарем святой Барбары-Чанго. Впрочем, лучше было с ней не спорить, а наслаждаться ее сладостной близостью. Честно говоря, я, если оставить в стороне мистицизм, тоже испытывал нечто вроде экстаза, когда мы вместе глядели на далекое мерцание звезд за окном моей комнатушки или на Малеконе.
– Когда ты смотришь на это удивительное совершенство Вселенной, тебе не кажется, что должен существовать некий ее Творец? – она меня частенько огорошивала подобными вопросами, и порой я не знал, что ответить. Вселенная вовсе не совершенна, в ней царит хаос: миры рождаются, взрываются, исчезают, сталкиваются, но этот космический хаос по-своему четко организован и уравновешен, а это и вправду заставляет предположить наличие какого-то разумного начала. Потому ответы мои бывали уклончивы:
– Кто знает. На нынешнем уровне человеческих знаний я ни во что не верю и верю во всё.
– Отчего ваш друг все время молчит? – спросил Франсиса аргентинец.
– Занят важным делом. Высматривает свою подругу на небесах. – Шуточки Франсиса порой бывали грубоваты.
– Она умерла?
– Нет. Потерялась. И он обращается к звездам. Может, они подскажут, где ее искать.
– Очень его понимаю, – сказал аргентинец, так и не одолевший свою меланхолию. – Со мной тоже такое случается.
– И как ее зовут? – Мексиканец, споткнувшись, ухватился за Франсиса.
– Моника, – ответил я.
– Моника! – Мексиканец застыл на месте. – Ой, чиуауа! Она невысокая, стройненькая и хорошенькая.
– Да, – сказал я, вдруг занервничав. Нежданные вопросы всегда выводили меня из равновесия.
– Позавчера в отеле «Ривьера» один мой мексиканский друг ужинал с точно такой красоткой.
– Как ты сказал? – Я замер, пытаясь справиться с вскипанием алкоголя в моем мозгу. – Где сейчас этот твой друг?