Пешком идти туда – далековато, на нынешних автобусах можно добраться, лишь прождав часа два этого битком набитого «гуагуа».[39] Потому-то я не бывал в Ла-Виборе с тех пор, как поселился на своем чердаке, предпочитая ночные прогулки по Малекону. Старался не заводить там и дел, связанных с обменом жилья.
«Ты – лентяй, – упрекал меня Франсис. – Если бы у меня наклевывалось выгодное дельце, я отправился бы на край света, даже в Ла-Вибору».
«А эта твоя колыбель, где она находится? Под Матансасом?» – подтрунивала надо мной Моника, когда я с жаром расписывал ей прелести своей родной местности.
«Уж не во славу ли ее написано это сладкое танго «Мой милый отчий край?» – язвила она.
В Ла-Виборе я оказался ранним туманным утром и шел по улице, названной в честь какого-то святого, разыскивая дом под номером 666, номером, который не мог не заинтересовать Монику, любительницу каббалистики и эзотерики. Впрочем, она хорошо знала этот адрес, ибо там жила ее бабушка.
Едва я вышел из автобуса, как бурдюки туч, уже успевшие затянуть небо, были вспороты молниями, и на крыши, дома, улицы и на мою бедную голову хлынул бешеный ливень.
Спасаясь от нещадной головомойки, я забрался под крышу старого сарая, ставшего свалкой для мусора и убежищем для крыс и прочих мелких тварей, где по стенам крупными слезами катилась дождевая вода. Я забился в угол у самого входа, но водяные вихри, плясавшие на улице, стегали по ногам. «Когда только эта свистопляска кончится?» – думал я. Но этого никто не знал, и приходилось покорно ждать, пока тучи себя не исчерпают.
Между тем вода затопила улицу, стала захлестывать тротуары и грозила ворваться в сарай. В один прекрасный день водяные потоки накроют улицы, дома и весь город, и Гавана превратится в тропическую Венецию. И все мы будем передвигаться, вернее, плавать в лодках по городу, превратившемуся в большое озеро, в огромный залив – Гаванский залив.
Тут я постарался обуздать свое ретивое воображение. Возможно, воды затопят лишь первые этажи домов, а погибнет какой-то десяток человек, только и всего. Но в число жертв непременно попаду и я. Так всегда было и будет: самые нежданные и неприятные происшествия не обходятся без моего участия.
Спустя полчаса вода, подступившая к порогу и угрожавшая вторжением, обессилела и успокоилась. Скоро она уйдет в море по земле, по всяким стокам, а также другими, только ей известными путями.
Эх, смыться бы вместе с водой, окунуться в море, утопить бы все свои тревоги со всеми печалями.
Когда я вышел из-под навеса, улица представляла собой болото, покрытое сорванными ветками и мусором, вперемешку со всякой дрянью, принесенной водой. На каждом шагу – бесчисленные лужи, через которые надо было перескакивать. Однако, как я ни старался, мои изрядно поношенные башмаки нахлебались жидкой грязи и пропитались водой, проникавшей внутрь через дырявые подошвы.
«Я тебе говорила, сто раз говорила, – ворчала Моника, – давно пора купить новую обувь». – «Помолчи», – огрызался я, а она, обидевшись, уходила. Позже я раскаивался в своей грубости. Не надо было кричать на нее ни в тот день, ни вообще. Что, если она ушла, не стерпев моих резких реплик и окриков, моего дурного взрывчатого нрава, когда приливы нежности уступают место озлобленности? Три наши последние встречи закончились перепалками, в которых, надо признаться, я один был виноват.
Пройдя по улице квартала три, я увидел дом под номером 666. У самого жилища бабушки мне почудилось, что вот откроется дверь и мне навстречу сверкнет улыбкой Моника. «Это ты!» – воскликнет она в радостном удивлении, и все мои опасения вмиг развеются.
В два прыжка я пересек палисадник, где вместо розовых кустов, как ныне модно, торчали низкие платаны.
– Кто там? – В зарешеченное окошко выглянула испуганная женщина.
– Я ищу Монику, – с ходу ответил я, забыв, что это было ее выдуманное имя.
– Монику? Какую Монику? – В голосе женщины явно звучал страх, мол, чего надо этому проходимцу.
– Извините, хотел сказать Каридад. – Как я ни старался, но и у меня от волнения дрожал голос.