Моника подошла ко мне. Она за время разлуки заметно осунулась и похудела. Горестно поджатые губы ее как-то старили. В голосе слышались боль и гнев.
– Если тебе там так нравится, ты можешь тоже туда отправиться. – Неожиданно жестокие слова резанули мне слух.
– Что? И я заразился? Исключено.
– А ты не помнишь, что раза два-три, когда был совсем пьян, ты не пользовался презервативом? – Гнев Моники снова уступил место полнейшему унынию.
Острый нож, просвистев в воздухе, вонзился мне в спину. Я не знал, что ответить. Картинки из прошлого всплыли перед глазами.
Да, верно, дважды или трижды, будучи во власти дикого желания, в исступлении, в алкогольном тумане, я не предохранялся. Я об этом забыл, но она помнила. А возможно, это было больше двух-трех раз. Да, я тоже мог заразиться. Меня уже, наверное, пожирал изнутри злой, непобедимый вирус. Нет и нет, такого просто не могло быть. Подобную неосмотрительность я допускал только в самом начале, достаточно давно. Хотя кто знает, может, и недавно. Не помню. Но каким же преступно халатным идиотом я оказался. Мне хотелось кричать, бить Монику, бежать сломя голову куда глаза глядят. Но я лишь молча сел на кровать. Моника опустилась рядом и, крепко обняв меня, снова заплакала.
– Я умру, – сказала она, глотая слезы. – Мы с тобой умрем. Сначала я, потом ты.
– Мы умрем? – повторил я, чувствуя, как мурашки забегали по спине.
– По моей вине. – Она еще сильнее прижалась ко мне. – Да простит меня Бог.
Я нежно поцеловал ее в лоб. Надо было забыть собственные страхи и найти слова утешения и ободрения. Нельзя было впадать в отчаяние. Ведь возможно, она и не заразилась.
– Дело совсем не в тебе. С нами всякое могло случиться. Мы могли разбиться в машине. Могли погибнуть в авиакатастрофе… – Я сам удивлялся своим речам. Нежно гладил ее по голове и вытирал ей слезы. Уткнувшись лицом мне в грудь, она казалась маленькой девочкой, какой в сущности и была. – И потом, до того момента, как наступит… – я не смог произнести слово «смерть», – трудная пора, пройдет очень много времени и, возможно, уже получат нужную вакцину или изобретут какое-нибудь лекарство.
– Если такое произойдет, – проговорила она, немного успокоившись, – клянусь, что на коленках доползу до часовни Пречистой Девы из Кобре.
– Мы вместе поползем, – подтвердил я с уверенностью.
– Но сначала мы поженимся. Поклянись, что не бросишь меня, даже если я превращусь в страшенную ведьму, морщинистую и беззубую. Поклянись.
– Клянусь, любимая. Мы поженимся завтра же утром, и у нас народится много детей, и мы будем жить долго и счастливо.
Не знаю, поверила ли Моника моей последней абсурдной фразе, но она перестала плакать и поцеловала меня.
В ту ночь мы были близки как никогда: рука в руке, бок о бок, ее голова на моей груди.
Заразилась ли Моника? Наверняка. Инфицирован ли я? Возможно.
Такие мысли одолевали меня на другой день после того, как Моника сообщила мне страшную новость. Было воскресенье, город обессилел от жары и духоты, в воздухе пахло близким дождем.
Мы рано позавтракали и сели покурить.
– Что будем делать? – наконец проговорила она, вроде бы утешившись или владея собой гораздо лучше меня.
Я тяжело вздохнул, стараясь привести в порядок тяжелые мысли, топтавшие ростки надежды, как стадо буйволов. Стадо диких буйволов, взявших меня в кольцо.
– Надо прояснить ситуацию, сдать анализы.
– А потом прямиком в спидаторий. – Ее голос был грустен, очень грустен.
– Другого выхода нет. Откладывать нельзя. Завтра же пойдем.
– Ладно. Пойдем завтра. – В ее взгляде светилось отчаяние. Такое отчаяние во взоре, наверное, бывает у людей на плоту в открытом море.
Остаток дня в то горестное воскресенье, черное воскресенье, мы провели у меня – разговаривали, слушали музыку, стараясь не вспоминать о своей трагедии. К вечеру я что-то приготовил, и мы съели это «что-то» без особого аппетита. Моника сказала, что ей надо проведать Малу.
– Я пойду с тобой.
– Нет, пойду одна. Лу просто не в себе, и неизвестно, как она тебя встретит.
– Но тебя она никуда от себя не отпустит.
– Нет, я сегодня же вернусь. Обещаю. Но ночевать уйду к себе.
– Пожалуйста, побудь со мной. – Меня пугала мысль остаться в одиночестве.
– Мне нужно собрать кое-какие вещи и хочется ночью побыть одной. Надо кое-что продумать, – твердо сказала она. – Завтра утром зайдешь за мной, и пойдем сдавать кровь.
Видимо, она опасалась, что ее тут же запрут в спидаторий, и хотела взять с собой все необходимое, в том числе любимые книги.