Хотя я беспокоюсь за Софию. Также беспокоюсь, что могу зачахнуть, прежде чем у меня появится шанс отомстить за мать и Джессику.
Когда впервые начал его ненавидеть? Удивляюсь себе, что во время затишья, я планирую. Всегда ли так было? Неужели все дети и отцы такие? Или это только в нашей семье?
Не помню, чтобы я любил его с той силой, которую чувствовал к Джессике и матери. Любил ли я его когда-то?
Все эмоции меркнут по сравнению с тем, что чувствую к Софии, спящей, как ангел на кровати. Ее дыхание успокаивает меня, и я расслабляюсь, наблюдая за ней.
Я не замечаю, как ко мне подкрадывается сон. Думаю, что все в порядке, но потом мои глаза начинают закрываться.
Я засыпаю как раз в тот момент, когда мне приходит в голову эта идея. Это хорошая идея, и она может сработать, но время ушло.
Я просыпаюсь и осознаю, что она ушла. Вскакиваю на ноги, смотрю по сторонам, но София не прячется. Ее здесь нет. Он забрал ее.
Он не оставил нас. Мне следовало сразу понять. Мужчина, который наблюдает, как одна женщина медленно умирает от голода на глазах у его сына, – это не тот мужчина, который просто уходит от проблемы. Он сделал это, чтобы преподать мне урок. Я сомневаюсь, что когда-нибудь увижу Софию снова.
Он ждал, пока мы уснем, наблюдал и ждал. И теперь забрал ее. За пределами камеры маленький столик. На нем телевизор. Когда смотрю на него, он включается. Звука нет, но я вижу ее на экране.
София привязана к операционному столу, на голове у нее мешок. Изображение отдаленное, камера явно у потолка, но я вижу достаточно, чтобы во мне закипела ярость.
У него нож, и он проводит им по ее груди, наслаждаясь ее страхом и появлением крови.
Я в панике бегу к люку. Не могу поверить в свою удачу. Он не заперт должным образом. Мне не приходит в голову, в чем причина.
Я поднимаю решетку и пролезаю, встаю по другую сторону и внезапно ощущаю головокружение. Я бегу вперед, но тошнота продолжается. Последствия семи дней без еды и четырех без воды говорят сами за себя. Надеюсь, у меня хватит сил вытащить Софию отсюда. После этого ничто не имеет значения. Хочу лишь, чтобы она была в безопасности. Это все, что меня волнует.
Пошатываясь, подхожу к двери и открываю ее. Мне не приходит в голову, почему эта дверь тоже не заперта. Я слишком зол, чтобы остановиться и подумать.
Я пинком открываю следующую дверь, и там оказывается операционная. Стол пуст. Я ощущаю тяжелый удар по затылку, а потом вообще ничего не чувствую.
Глава 17
СОФИЯ
Я пытаюсь предупредить его, но рот заклеен скотчем. Я могу только наблюдать, как он выходит из камеры, идет по коридору и заходит в комнату, где его ждет Чарльз.
Он хитер. Знает, что не может победить Рока в честном бою, и поэтому не сражается честно. Сначала он ослабил нас, оставив на несколько дней без еды и воды. Затем вынес меня из камеры, пока я спала, связал меня прежде, чем у меня появился шанс сразиться.
Даже когда понимаю, что происходит, я слишком слаба, чтобы справиться с ним, и он это знает. Чарльз рассказывает мне свой план, как худший из злодеев. Я ничего не могу поделать. И вынуждена смотреть на экран телевизора, как он ждет Рока, вырубает его, как только тот входит в комнату.
Теперь я привязана к стулу перед экраном телевизора. Вижу, как Чарльз затащил бессознательного Рока в бойцовскую комнату. Он переодел его – нелегкий подвиг. Чарльз сказал мне, что в этот раз сделал много ставок. Сколько потребуется, чтобы убить его сына?
Я внутри плачу, наблюдая, как Рок медленно приходит в себя. Чарльз вновь рядом со мной, говорит мне, что это моя вина, что он должен был прислушаться к своему инстинкту и взять меня для себя.
– У тебя будет достаточно времени, – произносит он, ухмыляясь мне сверху вниз. – Ты подаришь мне другого сына, лучшего сына. Потом внука. Мы будем семьей. – Его глаза – маска безумия, он искренне верит, что я приму то, что он говорит, что рожу ему ребенка. Как только
освобожусь, я убью его, никогда не отдамся ему, не сейчас, когда он счастливо смотрит, как Рок умирает.
– Не хочешь попрощаться? – спрашивает он, когда Рок медленно поднимается на ноги. Вокруг него осторожно кружат трое мужчин. Даже слабый, он все еще представляет собой грозное зрелище, выше их всех.
Чарльз снимает скотч с моего лица.
– Теперь тебе не нужно молчать, – поясняет он.
– Ты знаешь, чего я хотел, – внука? Все, что тебе нужно было сделать, – это позволить ему войти в тебя, а ты даже этого не смогла.
– Пожалуйста, – прошу я слабым голосом. – Я не знала. Дай мне еще один шанс.
В его глазах искрится огонек, когда он смотрит на меня.
– Ты будешь хорошо себя вести?
– Буду, – киваю я. – Но если он умрет, ты не получишь внука.
Не знаю, сработает ли это. Смогу ли проникнуть в безумие, которое кружит вокруг него облаком. Ничто из этого не имеет смысла, если мыслить рационально. Но Чарльз не рационален. Когда смотрит на меня, он видит лицо, которое улыбается и жаждет угодить.
– Но у зрителей должно быть свое шоу. – Чарльз смотрит в телевизор, а затем снова на меня. – Вот что я тебе скажу. Если он выживет, я дам тебе последний шанс. Должно быть, я становлюсь мягкотелым на старости лет.