Вот и все.
Старик пускает слезу и тихо плачет. А в моей злополучной груди бешено подскакивает сердце, сейчас мне горло продырявит. В висках стучит и все плывет перед глазами. Но это не преддверие обморока, просто сейчас никак иначе не живется и не чувствуется.
— Она была не пристегнута… обморочная была… или полуобморочная… он не проследил — куда ему было по пьяне-то. Ее швырнуло хорошо. Головой убилась или как там еще — я не знаю. Против Вальтера дело возбудили… пьяный, дурак, в больницу ее повез — нет чтоб скорую вызвать. Может, закинуть хотел да скрыться… Чтоб его при ней никто не видел.
Вокруг меня и во мне все сгустилось в один сплошной кошмар. Слышу осколочно, заставляю себя не отключиться и дострадать выслушивание бессвязного речитатива этой трагедии, страшной до разрыва мозга.
— Вальтер дома торчал — невыездной был. Ну, он и порешил его. Рик. До мокрого не довел, но… Рик к ним редко ездил, а тут примотал, потому что… что такое — мать третьи сутки телефон не берет. Тут и узнал все. Не знаю, от кого. Не от меня. Я б никогда… Подождал его дома и… Рик, он тогда зеленый был, хиловатый, но борзый. Наверно, борзость голимая поддержала, фору дала. Да и Вальтер, думаю, особо не защищался. А то здоровый же был мужик. Короче, он Вальтера помутузил, потом башкой стукнул — вырубил. Бросил подыхать, а сам свалил. Вальтер полежал там, но его обнаружили, «экстренного врача» вызвали. Что там ему залатали, я не знаю, только не особо много-то залатать смогли — оказалось, аневризму он себе набил из-за травмы — башка-то была разбитая. С больничной койки его потом — прямиком в прокуратуру, а оттуда — в Райникендорф, в предварилку. За Ингу. Дело-то ему по пьяному непреднамеренному убою быстро сшили. У него в прокуратуре много недругов было, только…
— …рассчитывали, что он по воровству засыпется?.. — будто автомат, повторяю слова сегодняшнего «протокольного» субъекта.
— Вот-вот, — одобрительно кивает старик, будто хвалит меня за осведомленность. — Да там не только это… короче, жадный он был мужик. Не делился ни с кем — со своими только. А свои — это у него были Инга и Рик, как ни странно.
Ничего странного в этом нет, думаю и мысль эта проламывает мне мозг, просто принял их в свою стаю.
Только не хочу я верить этому старику. Не хочу принимать его утверждение, будто Рик во всем на того похож.
Но я хочу услышать еще. Хочу знать все. Рассказывай дальше.
Не гнушаюсь повторить еще одно бормотание «протокольного»:
— Суд решил, самооборона?..
— Не-е, какой суд… Вальтер-то… прожил потом пару недель в тюряге — дольше не протянул. Аневризма — чпок, — Хорст опрокидывает заупокойную и с глухим стуком ставит ее на стол. — Медэкспертиза показала — не мог сам так долбануться. Ножевых ранений не обнаружили. У Рика алиби нашлось надежное, подтвердили. Но главное, сам Вальтер — до упора: не он. Не он. Сам, мол, по пьяне упал, убился. Ему не верили. Рику не верили. Мы все не верили. Все на его стороне были, но не верили. Ну не мог… не способен он был всего этого «так» оставить. Ты б видела его, тогдашнего.
Старик берет пепельницу и, будто собираясь нюхать, почти вплотную подносит ее к лицу.
Я «вижу» его, тогдашнего. Я помню, как за одну какую-то пощечину, залепленную мне, он мочил Миху, как никто и никогда того не мочил и — вижу его, тогдашнего. Тогда тот выродок мать у него отнял и — да, не мог он этого так оставить.
— Он и не оставил, — рассказывает старик пепельнице. — А потом залег где-то. То ли на своих учебах, то ли еще где. На много лет залег. Долго его на Котти, да что там — в Берлине видно не было. Поговаривали, Рик… он на север куда-то мотался. Отца родного разыскать, родняться с ним. Да только разве ж то отец… Наверно, не принял он его. Вальтер в Райникендорфе ласты склеил, давно уж кости сгнили. Годы прошли, дело о Вальтере закрыли — парень осмелел, вернулся. Его потом-то спрашивали, мол, фамилию менять не будешь?.. А он, мол, что я баба — фамилии менять?.. Так и остался Херманнзеном. Получается, Вальтер — он ему все оставил. Машину, ту самую, в которой — тоже…
Додж Челленджер семьдесят второго, ядовито-зеленый. Гробяка без царапины. Его забрала Рита, а Рик отдал без сожаления. И как он не поджег его тогда…
— Думали, наследники у Вальтера родные объявятся все же, но я ж говорю — то ли не было их у него, то ли соваться не рискнули. Рик и нарисовался снова, сунулся — тут вроде мирно. Только одна Рита первее него тут оказалась.
— Какая Рита? — брякаю я.
— Рита Херманнзен.