— Где пес?
— Отбежал куда-то… злой такой… кидался на всех, лаял… не подпускал…
— Найдите… Подзовите… Кто-нибудь знает, как зовут пса?
— «Ricki». Рикки. Он чипирован…
— По чипу не звонили?
— Рикки, Рикки…
— Покормите его. Он голодный, потому и лаял.
— Рикки, ко мне, на!
Рикки… Как хорошо — о тебе позаботились. Я не могу, мне больно… Мне так больно…
Обычно маленькие, когда так больно, зовут маму… Но кажется, у меня нет сил звать.
— Катика!.. Катя!!!.. Пропустите меня, я отец!..
И правда — отец.
— Папа… пап… Прости меня, дуру…
— Моя девочка… это ты меня прости, старого дурака…
Пока я ничего не помню, но в этот раз мне почему-то кажется, что вспомню. Симон ведь так и говорил: может, ничего страшного.
Он думал, я совсем ни в зуб ногой — ан нет. Он ведь не ожидал, что я возьму, да и полезу в Сеть и все там подробно прочитаю: если «все серьезно», значит, хана: нужны таблетки. Это если у меня и правда невроз… психоз… нет, диссоциативная фуга. Бегство от суровой реальности, такой болючей, что даже маму звать не хочется, а хочется бежать и стать кем-нибудь другим.
Но если та хрень на мосту после «мишек» — не диссоциативная фуга, а случай единичный, а скорая — еще нечто другое (к примеру, если я ее возьму, да вспомню), то, значит, и сейчас — тоже. А тогда, г-н профессор-доктор-псих, наш бесподобный популяризатор Симон Херц, как сами вы изволили заметить, «причин для беспокойства нет», а существует лишь некоторая необходимость регулярного наблюдения у специалиста.
А ведь все дело в том, что «скорую» я теперь вспомнила.
Да-да, вот провалиться мне на месте:
«Пожалуйста, можно мне с вами…»
«Вы ее подруга? Ее спутница жизни?»
«Да, спутница. Можно, я буду держать ее за руку? Смотрите, когда я беру ее, она успокаивается».
«Хорошо. Наденьте маску».
Страшный вой в ушах. Сейчас оглохну. Рябит в глазах до боли, до слез от неонно-оранжевого цвета «скорой». Тошнит от запахов, от звуков. Не вижу мигалки, но она все равно будто мелькает перед глазами взбесившей вертушкой из холодно-синего. Симон, зараза не подходит. Каро царапается, то и дело всидываясь, вскрикивает. Ей больно.
Брыкалась и глючила уже на лавочке:
«Уберите… как больно… я не хотела… это не я… это не мое… я боюсь… я умру… я умираю… мне бо-о-оль-но-о-о…»
Где ж они… Как долго… Я подробно описала, где мы — они подвезли прямо к лавочке носилки.
А сейчас?.. Тоже ведь было, наверно, что-то такое… Кто-то держал меня за руку, кто-то говорил со мной, а кто-то вкалывал мне что-то. А кто-то просто жал на газ, врубив мигалку и сирену… Так и спасли, наверно… Если вообще было, от чего спасать…
Итак, я вспомнила «скорую», значит и про «сейчас» я вспомню тоже. И нет причин для беспокойства.
— Спит?
— Спит.
Когда я была маленькой и засыпала, они, наверно, так же переговаривались вполголоса, соображали, чем успеют заняться. И так же, как сейчас, не сразу замечали, что «не спит».
Не помню тех моих неспячек. Но то, что только что произошло, вспомнить обязана — я ведь объяснила, как это важно.
— Кого она там только что звала?
— Собаку, кажется… Как ты мог, Анатолий?!!.. Как ты мог!
— Сейчас ничем не поможет твоя истерика.
— О, у меня нет твоего хладнокровия!..
— Я не меньше твоего переживаю за дочь.
— «Переживаешь»! Это все из-за собаки вашей! Она совершенно убивается на работе — ей только собаки не хватало. А вы! Вам неинтересно, как она живет. Что она кучу денег тратит, только бы с вашей собакой кто-то гулял. Как ты мог навязать ей эту псину?!!
— Да это не я совершенно навязывал…
— Меня не интересует, кому из вас первому надоела собака! Вы безответственные! Все вы!.. Это свинство, что все ваше дерьмо вы неизменно выливаете на мою дочь!..
— Да успокойся, наконец, ну что ты… Да я ж ведь тоже…
— …тебе это аукнется! Да-да!!!
— Так, хватит. Я уже решил. Я все улажу — она проснется… Так кого она там звала?
— Да собаку же…
— А по-моему, не собаку.
— Что — его? Да он даже ни разу ей не позвонил. И за что она так в него влюбилась…
— По-моему, нормальный парень.
— Ну конечно, если для моей дочери, так тебе любой нормальный… Да они давно уже и не вместе, кажется.
— Л-лилия! Что это значит — «кажется»?!..
— Это значит, что я не знаю наверняка.
— Что ж ты за мать такая — не знаешь, с кем живет твоя дочь?!..
— А ты знаешь?!
— Где мне! У меня, между прочим, не один ребенок, а четверо.
— Четверо! Но из этих четверых тебе важны только трое!