— Это же система! — вдалбливал он Игорю. — Сперва он над тобой поизмывался, теперь ему на Валю начхать, выдюжает она или загнется — как это вытерпеть, я тебя спрашиваю?
Игорь сказал ему однажды с прямотой, на которую не всегда решался:
— Почему ты думаешь лишь о том, кто к кому как относится? Мы приехали сюда для работы, а не для выяснения отношений?
Вася разозлился.
— А кто работает — рычаги или люди? Я хочу понять людей, каковы они. Все мы ошиблись в Мухе — он дрянной человечишко.
Игорь напомнил Васе, что недавно тот ругал их всех, даже себя не пощадил. Васе напоминание не понравилось. Некоторое время он больше не говорил о Мише, потом отправился к Семену. Семен с Надей заканчивали южный фасад дома. Семен слушал Васю и работал.
Вася с ним был осторожней, чем с Игорем. Семен не терпел дрязг, его увлекала лишь работа: своя и чужая. По дороге на свой участок Семен осматривал все соседние, прикидывал в уме, как идет дело на других домах. Вася иногда сердился: «Ты что — добровольный прораб?» Семен улыбался: «Разве одним прорабам разрешено интересоваться строительством?» Васю тоже интересовало строительство, но по-иному. Его не трогало, какой доставили кирпич — красный или силикатный, плотный или пустотелый, стены можно выкладывать из любого, не спрашивая ни цвета, ни веса. А если на участке попадался штабелек, уложенный криво, с выпадающими кирпичами, Вася, разгневанный, уносился искать виновников плохой работы, чтоб устроить «баню». Семен же останавливался и поправлял штабелек.
Семен согласился с Васей, что Миша поступает нехорошо.
— Он не со зла. Просто, он такой…
— «Такой», по-твоему, стало быть, плохой? — уточнил Вася. — И я об этом: действий его, вернее, бездействия, терпеть нельзя…
— «Такой» — значит, осторожный, — пояснил Семен. — Он и в армии без приказа вперед не лез. Зато когда отдают распоряжение, тут уж Миша — да!
Вася добился от Семена обещания, что он попеняет Мише при встрече. Когда Вася убрался к себе, к Семену подошла Надя.
— О чем кричали?
— Да мы и голоса не повышали.
— Прямо — не повышали! Вася орал, как с глухонемым, на всей площадке было слышно. Так все же, о чем?
— О Вале, конечно.
Наде мерещилось, что парни всюду говорят о Вале плохо. Хоть она сама ругательски ругала ее за необдуманный поступок, она готова была накинуться на каждого, кто скажет о ней дурное слово. Семен успокоил ее — говорили о Мише, прав он или неправ, что отказался вмешаться в лечение.
Крутая Надя с того часу, как услышала о ссоре Васи с Мишей, возненавидела Мишу со всей страстью, на которую была способна.
— А кто разрешит этому мерзавцу лезть во врачебные предписания? Пусть только появится Мишка в палате, когда я там, вытолкаю в шею, и будь здоров!
— И я так считаю. Комсомольская организация не должна встревать ни в лечение, ни в отношения между Валей и Дмитрием. Всего на себя не возьмешь!
Наде не понравилась уклончивость Семена. Когда ей что не нравилось, она тут же энергично давала отпор. Она презрительно прищурилась.
— Храбрецы! Всего на себя не возьмешь! Вы хоть частицу возьмите — большего от вас и не ждут. Никто не просит, чтоб вы лезли к Вале с советами, а дураку Митьке надо было растолковать, что к чему.
— С Митей можно было поговорить, — примирительно сказал Семен.
Надя продолжала, накаляясь от негодования:
— Что до меня, то я из этой истории извлекла урок: верить вам нельзя! Ни один не поймает меня на ласковое слово, дудки!
— Не зарекайся. Придет твое время, обязательно поймают.
— Вот как — обязательно? Уж не ты ли собрался меня ловить?
— Может, и я… Тоже зарекаться не буду.
Надя потеряла терпение.
— Что-то ты так разболтался, что о работе забыл, а это, между прочим, запрещается. И вообще — ты выбрал плохое время для любовных объяснений!
Семен пригладил остывающий раствор, вдавил в него кирпич и бросил кельму. Улыбаясь своей всегдашней широкой улыбкой, он неторопливо осмотрел небо и землю. Земля лежала серая и безжизненная, небо, плотное, как матрац, осело на горы. Еще никогда не были так глухи и низки тучи, так окаменело тих пронзенный морозом воздух. Надя с вызовом глядела на Семена, на меху ее шапки, на платке и воротнике нарос густой иней. Она разрумянилась, пар, вырываясь клубами изо рта, медленно рассеивался над ее головой. «Клубимся паром, как гейзеры!» — весело подумал Семен.