Она побежала вниз. Сосны расступились. Лена свернула с дороги в чащу и провалилась в снег по грудь — наст уже не держал. Пока Георгий вытаскивал ее из ямы, Лена наглоталась снега, он набился за шиворот, за пазуху, в чулки.
— Отвернись! — приказала она. — Мне надо раздеться.
Он отвернулся, пожав плечами. Он был хмур и молчалив. Она смотрела на него, улыбаясь.
— Ты вчера выискивал необыкновенные сравнения, но все они оказывались не новыми. Я никогда не видела такого утра, оно похоже на праздник. Скажи что-нибудь, чтоб было, как это утро.
— А чем тебе не подходит твое же собственное: утро, как праздник?
— Нет, скажи иначе.
Он подумал и проговорил ворчливо:
— Ничего не получается. Мир стар, как мир, это всем известно. Немного приукрашен — только…
— Нет, — объявила она с торжеством. — Не приукрашен. Юный и крепкий мир. Молодой, как мы с тобой… Вот, какой он!
— А что толку, что мы молодые? — пробормотал он.
— Давай поговорим, — предложила она. — Уж в такое прекрасное утро ты мог бы и не дуться на меня. Радуйся, как эта земля радуется.
— Не дуться я могу, — ответил он. — Но радоваться не с чего. Поводов для огорчения больше, чем поводов для радости.
— Я предупреждала, чтоб ты не обижался, — напомнила она.
— Правильно. Предупреждала. А ночью говорила, что не любишь меня и никогда не будешь моей. И потом поцеловала и разрешила говорить себе «ты». А еще потом приказала мне убираться в другой угол и пообещала, что если я буду смирненький, то лет через десять, может быть, полюбишь… Кажется, я ничего не забыл?
— Я не говорила: «Через десять лет». Я сказала — «возможно».
— Это дела не меняет…
— А сейчас ты решил мне мстить угрюмым лицом. Где ваша хваленая мужская логика, Георгий?
— Слушай, Лена, — оказал он. — He пили меня. Я уже объяснил — я не обижен, а огорчен. Не отнимай у меня хоть этого простого человеческого права — огорчаться. Не могу я радоваться, когда у меня неудачи.
— Догони меня! — крикнула Лена и побежала вниз. Он легко обогнал ее. Рыжие свечи сосен пылали под золотым небом. На одном из холмов плясали елочки, их сторожили рослые пихты, дремучие кедры раскидывали над ними жилистые лапы крон. Лес поворачивался вокруг солнца гигантской каруселью, простирал к нему ветви, раскачивался стволами в беге. Мир был молод и восторжен, земля улыбалась высокому небу.
— Больше не могу, — проговорила в изнеможении Лена и свалилась в снег. Георгий встал над ней, она потянула его за руку. — Слушай мое сердце. Оно гудит, как земля. — Она оттолкнула его и вскочила. — Мы сумасшедшие! Скоро дойдет до того, что мы, как дикари, будем поклоняться камням и деревьям, солнцу и звездам. Скажи, ты в Москве, на своей Абельмановской, ударялся в мистику?
— А как же! Только там мистика другая. Я больше поклонялся метро, а не соснам. Доберешься до Таганки, порядок — в любой конец Москвы за четверть часа. И гудит крепче, чем земля. Если придется выбирать идола, обязательно обращусь к конструкторам. Без хорошего мотора идол несолиден.
— Пойдем дальше, — сказала она. — Хочу ходить, ходить, ходить! Будем молиться здешним идолам не словами, а ногами.
Она шла впереди и часто проваливалась в разрыхлившийся crier. Потом они выбрались на холмик, выделявшийся голым островком в густом бушевании темнохвойной тайги. Высокие лиственницы подпирали небо, их нагие ветви уныло висели над зеленоватыми склонами. Островок, населенный одними лиственницами, казался мертвым и мрачным. Лена присела на диабазовый гребень, высунувшийся из земных глубин. Георгий нехотя присел рядом.
— Тебе не нравится здесь? — удивилась она.
— Не очень. Скучное местечко.
— Ты что-то скрываешь? Мы условились говорить друг другу всегда правду. Ты здесь встречался с Верой?
— Да. Мы здесь поссорились.
— Что же тебе неприятно: что ты приходил сюда с ней или что вы здесь поссорились?
— Ни то, ни другое. Вера осталась в старой моей жизни, я не хочу к ней возвращаться даже воспоминанием. Пойдем.
— Мне кажется, ты очень любил Веру, — заметила она. — Не понимаю, зачем вам надо было ссориться? Она была бы тебе хорошей женой. Во всяком случае, лучшей, чем я.
— Жалко, я с тобой не посоветовался до ссоры с Верой…
— А ты посоветуйся сейчас. Плохого совета я не дам.
Он посмотрел на нее смеющимися глазами. Его обрадовала сухость в ее голосе.
— Похоже, что ты ревнуешь, Лена. Ревность — вечная тень любви. Если так пойдет дальше, мне не придется ждать тебя десять лет.