— Допустим на минуту, что завтра я уезжаю… Думаете ли вы, что Лена забудет тогда обо мне? Что она будет с вами безмятежно счастлива? Верите ли вы в такую идиллию, зная характер Лены?
— Сменим пластинку, — резко сказал Георгий. — Под эту музыку я не танцую.
— Если у вас имеется другая тема, излагайте ее.
Георгия сковывал взгляд Николая. Разговор вышел более трудным, чем он ожидал. Георгий в спорах бил острыми словами — не всякому удавалось их парировать. Но противник его был хорошо забронирован, все отскакивало от него, не поражая. И слова его походили не на удары, а на сети, он набрасывал сеть, закручивал ее, заставлял биться в тенетах. Он вел спор по своему пути.
— Другой темы у меня нет, — сказал Георгий. — Но и предполагать ничего не хочу. Нужно решить, кто останется, а кто уйдет… Я предлагаю — что хорошо для Лены, то мы и должны признать.
— Именно это и я хотел предложить. Итак…
— Нет, теперь меня послушайте! Леночке со мной лучше, чем с вами. Вы — ее прошлая жизнь, она окончилась неудачей…
— Ссора — это не то же, что неудача.
— Во всяком случае, Лена уехала от вас.
— Выслушайте меня, — попросил Николай. — Я не знаю, что Лена говорила обо мне, но хочу рассказать, как сам отношусь к ней.
— Валяйте! — Георгий решил не давать сбить себя на сентиментальный тон.
Николай начал с того, как мальчишкой познакомился с Леной, как долго и неровно шла их дружба, как она выросла в такую же неровную любовь — нежность прерывалась ссорами, ссоры превращались в разрывы, разрывы заканчивались горячими примирениями. Георгий мог бы издевательски расхохотаться: Николай описывал случайные прикосновения рук, случайно брошенные и пойманные взгляды. Георгий не смеялся, забыл, что собирался иронизировать. Этот холодный, внешне такой сдержанный человек, его соперник, не только знал Лену так, как Георгию и не думалось узнать, он понимал ее проникновенным пониманием. Георгий видел теперь, что сам он скользил по внешности, спроси, что он видит в Лене, он бы ответил: «Некрасивая, зато фигура на пять, характер колючий». Этот же человек проникал в суть, он не отмахивался от того, что Георгию представлялось досадно-неприятным и случайным, все было для Николая ясным, случайное становилось необходимым. Георгию казалось, что у него самого открываются глаза, он был знаком с Леной скоро год, в последние месяцы они встречались каждый день, но как же многого не замечал в ней, Николай за час показал в ней больше, чем он узнал за год. Георгий старался защититься от этого удивительного понимания, он крикнул на себя запальчивой мыслью: «Вздор! У него манера такая — влезать в психологию. Молодой Чударыч — докапывается до корней!» Но дело было не в умении докапываться до корней, Георгий вскоре понял и это. Николай так необыкновенно и глубоко понимал Лену, ибо любил ее глубокой любовью, уважал необыкновенным уважением. Нет, сказал себе Георгий, далеко твоему чувству до такого, вряд ли ты способен испытать что-либо похожее!
И, слушая Николая, размышляя над его рассказом, Георгий вспоминал свою любовь к Лене. Она тоже шла неровно и трудно, это была иная неровность. Лена сказала как-то: «С тобой мне хорошо и спокойно, но это оттого, что у нас нет любви». Я не понял тогда, теперь понимаю — любовь оставалась здесь, я ее отстранил, но не устранил. Николай всегда стоял между нами, он был в воспоминании, им болела душа. Она не говорила о нем, с ним было порвано, обратной дороги нет, так ей казалось. «С тобой мне спокойно», — вот так говорила она, всего непереносимей и трудней было это полусонное, полуравнодушное спокойствие. Чего же добиваться дальше? Николая я Лене не заменю, даже если бы она и стала моей женой. Я просто иной человек, мне не по плечу быть таким, как он. Точка, Георгий, точка!
Георгий сказал грустно:
— Ты приехал как раз во время. На первомайские праздники мы решили расписаться. Она долго отказывалась. Скажу по-честному: мне жаль, что я не уговорил ее раньше…
Он чувствовал, что было бы кощунством говорить «вы» Николаю, породнившемуся с ним чувством к Лене.
6
Николай сказал:
— Как бы мне Лену повидать — сейчас, понимаешь?
— Понимаю, — сумрачно ответил Георгий. — Она, вероятно, не спит. Но сам я не могу пойти. Постучим к Чударычу.
Чударыч сидел на топчане с книгой в руке, но не читал, а размышлял. Георгий проговорил, запахивая пальто:
— Иннокентий Парфеныч, у Николая к вам просьба.
Чударыч не расспрашивал, все шло, как неизбежно должно было идти. Георгий удалился. Николай изложил свою просьбу. Чударыч молчал. Николай тронул его за руку.