Дверь отворилась, и вербовщики вышли к народу.
2
Их было четверо, этих уполномоченных — представителей строек на Колыме, Енисее, в Норильске и Рудном. Трое из них — люди комсомольского возраста — мало отличались от тех, что пришли вербоваться, один — из Норильска — был человек пожилой.
— Товарищи! — закричал колымчанин, ставя посреди комнаты стул. — Сперва побеседуем здесь, а потом — поодиночке на оформление.
Вербовщики влезали по очереди на стул и расхваливали свои стройки. Первым говорил колымчанин, он отвечал на сыпавшиеся со всех сторон вопросы. Речь второго — из Норильска — тоже выслушали все. Когда на стул поднялся представитель ГЭС, толпа стала разваливаться. Последнего вербовщика, рослого парня с курчавой шевелюрой, уже никто не слушал. Он посмотрел на споривших по углам и что-то пробормотал о значении своего строительства. Игорь спросил его:
— Скажите, а у вас трудно?
Вербовщику не понравились щуплая фигура подростка, его застенчивый голос, то, что о трудностях он спрашивал у всех и, кажется, не очень был удовлетворен, когда отвечали, что трудности есть, но не слишком велики. Вербовщик вспомнил, что по инструкции он должен набирать молодежь старше восемнадцати лет, желательно мужчин, имеющих строительную специальность и не боящихся временной неустроенности. Паренек по всем статьям, кроме пола, не удовлетворял требованиям инструкции.
— У мамы под крылышком легче, — ответил представитель Рудного. — Ванн у нас пока нет.
Вербовщики возвратились к себе и открыли прием. Рядом с ними сидели помощницы, выделенные райкомом для оформления комсомольских путевок. Эти девушки, как и все девушки в мире, значительно строже соблюдали предписания, чем парни. Они в четыре голоса запротестовали, когда, вместо «вхождения по одному», в комнату набилось человек двадцать. Вторгнувшиеся построились в две очереди — одну, побольше, перед столиком Колымы, другую, поменьше, перед столиком Норильска. К представителю ГЭС подошло двое парней, к представителю Рудного один худенький Игорь.
— Я хочу к вам, — сказал он, волнуясь. — Очень прошу…
— Ваша фамилия? — спросил вербовщик. — Возраст? Образование? Имеете строительную специальность? Где родители?
Это были обычные вопросы при вербовке, точно такие же задавались за соседними столами. Но Игорь смешался, у него задрожал голос.
— Фамилия — Суворин. Возраст — семнадцать… то есть скоро будет семнадцать — через пять месяцев… Школу я не окончил — пока, конечно… И специальности нет. Но это ничего, — сказал он поспешно. — Я согласен учиться на любую профессию.
— Родители? Я спрашиваю, где родители?
— У меня мама… Она библиотекарь. А живем недалеко…
Он назвал улицу. Представитель с сомнением снова оглядел Игоря. Было обидно отпускать ни с чем единственного просителя, когда у соседей не видно столов из-за обступившей толпы, но и толку от такого мальчика, как Суворин, тоже не будет, это явно.
— Нет, — сказал вербовщик со вздохом. — Не подходите. Шестнадцать лет. Специальности никакой. Нет, нет!
Игорь посмотрел такими глазами, что помощнице стало его жалко.
— Дмитрий, — сказала она тихо, — возьми мальчика. У него, наверно, плохо в семье, если приходится уезжать из Москвы.
Вербовщик раздумывал. Если бы к нему подошел еще хоть один, он повторил бы — уже категорически — «нет!». Но входившие по-прежнему торопились к столам Колымы и Норильска.
— Нужно письменное разрешение от мамы, — сказал он. — Или пусть она сама приезжает.
Игорь выскочил в приемную. Здесь его остановил Вася. Тот успел потолкаться у столов Колымы и Норильска. Ему нравились все места — Колыма размахом и территорией («Целую Францию можно разместить — еще кусок останется!»), Норильск — культурой, ГЭС — знаменитостью названия. В одно из этих трех мест он завербуется, но нужно было помозговать еще — в какое?
— Оформился? — спросил он.
— Оформился! Но от мамы требуют согласия.
— А куда? Неужели к медведям? Ты же их не любишь!