- Ты рук моих боишься? – спросил Всеволод глухим, не своим голосом.
И вдруг добавил:
- Я сам их боюсь…
Потом вскинул на Забаву горящие гневом глаза, будто решившись на что-то:
- Вот ты жизнь даришь. Не отнекивайся, я знаю и всегда знал! Изяслава ты из Нави вырвала. И меня тогда, мальчишку, ты с колен подняла. И у жертвенника тоже ты… А я отнимаю жизнь! Руками этими, как паук. Одного касания хватит, чтоб вытянуть без остатка! Потому и перчатки ношу, чтоб не забыться. И ничего с этим сделать нельзя.
Он встал из-за стола и, подойдя к закрытому ставнем окну, открыл его.
- После Светограда это началось, после капища вашего, где нас обручили. На обратном пути подо мной три лошади без причины пали, воевода наш погиб и еще двое дружинников. В Перуновых горах ведун жил, он и сказал, что сила во мне, что руками убивать могу всякого, кроме кровных родичей. Да вот он же и перчатки эти дал.
Всеволод кивнул на черные замшевые перчатки, лежащие на краю стола.
- Той силе моей даже колдун позавидовал, - хмыкнул Всеволод. - Но в 16 лет трудно понять, что дар, а что наказание. Потому и шрамы на моих руках, что огнем да каленым железом силу эту хотел выжечь.
Он замолчал, и в комнате воцарилась мертвая тишина. Забаве казалось, что сердце в груди слишком громко стучит, выдавая ее волнение и страх.
- Ты не бойся, княжна, - снова заговорил князь после долгого молчания, - не все то правда, что сказал Изяслав. Через замшу руки мои не навредят. Ни тебе, ни другому кому.
Он одел перчатки, еще раз глянул в лицо будущей жены своей. Вот ведь как бывает! Все пять лет, что длилось обрученье, он корил отца за поспешность, а девочку ту кареглазую ненавидел люто. И Изяслава-то послал в Светоград в надежде, что гордый Мирослав обидится и не отдаст дочку.
В шатре на Устьмени и потом в дороге изменилось что-то. Вместо девочки босоногой увидел перед собой Всеволод юную княжну, которая поразила его своей красотой и смелостью. Впервые пожалел он о своем изуродованном лице. Впервые захотел увидеть нежность в девичьем взоре.
Весь сегодняшний день князь ничего не ел. Чуть не загнал коня – спешил вернуться домой. Но вот приехал и понял: придумал он себе это счастье. Сердце Забавы другого выбрало, и держит ее здесь лишь слово, данное Мирославом.
Всеволод устало присел на лавку.
- Я воин, Забава, - сказал тихо. - Смерть да горе людское близко видел, потому не хочу скорби в доме своем. Если люб тебе Изяслав…
- Нет, не люб, - резко оборвала его княжна. – Клятвы свои не нарушу и скорбь в дом твой не принесу.
Всеволод недоверчиво посмотрел на нее, но, встретив прямой, уверенный взгляд, спорить не стал.
- Ну что ж, коли решила все и не передумаешь, так завтра свадьбу сыграем.
Забава кивнула и вышла из горницы.
Придя в свои покои и улегшись на кровать, княжна мечтала уснуть, но сон не шел. Одной в комнате было жутко. Несколько раз за ночь открывала и закрывала она ставни, гасила и снова зажигала свечу. Хотела было отыскать Лушу, да Раска не пустила, сказала, что служанка заперта и велено никого к ней не пускать.
О будущей свадьбе Забава почти не думала. И искренний рассказ Всеволода о его страшной силе, и предстоящая свадьба – все казалось неважным в сравнении со случившимся нынче. Она решила, что жизнь ее, счастливая и беззаботная, кончилась уже нынче, когда чуть не поверила красивым речам да уговорам Изяслава. Только закрывала глаза, вспоминала перекошенное злобой лицо его и Лушу, лежащую на полу. Лучше б не знала она никогда ни князя бугровского, ни всего Северомирска.
Уснуть удалось только под утро. Неудивительно, что, когда Раска пришла ее будить, княжна выглядела больной и усталой. Умывшись и поев наспех хлеба и молока, девушка одела белую длинную сорочку и поневу с красной вышивкой по подолу. Раска радостно суетилась:
- Вот и дождались. Уж как рады все!
Заметив бледность и темные круги под глазами княжны, только повздыхала.
Когда в дверь постучали, Забава была готова. Каштановые волосы ее в последний раз заплели в косу, вплетя нитку крупного морского жемчуга. Тяжелое жемчужное очелье с длинными, до плеч, подвесками украсило голову.
Вошел воевода Туча. Он вместо отца передаст ее мужу.
Воевода залюбовался и прослезился, глядя на дочь Мирослава.
- Пойдем, княжна, - протянул он ей руку, - Всеволод ждет.
По усыпанной цветками хмеля и зернами ячменя дорожке в сопровождении празднично одетых дружинников прошли они на широкую площадь, вымощенную булыжником. В центре площади располагалось небольшое, огороженное низеньким забором капище с тремя каменными идолами.
«Не сравнится с нашим, - вспомнила Забава про Светоград. - Там и Перун, и Мокошь, и Род чуть до неба не достают».
Толпы народа окружили капище. Вооруженные дружинники на конях следили, чтобы люди не подходили ближе. За изгородью Забаву ждали только князь и невысокий худощавый старик-жрец.
Девушка не сразу узнала Всеволода, одетого празднично. Черный кафтан он сменил на длинную синюю рубаху, украшенную каймой, подпоясанную широким кожаным поясом с серебряными бляшками. На плечи наброшен был плащ, расшитый по краю сложным узором и закрепленный справа серебряной пряжкой. На голове не меховая шапка, как носили князья в Светограде, а серебряный обруч.
Легкий ветерок трепал его черные вьющиеся волосы. Серо-голубые глаза смотрели прямо из-под темных бровей. На минуту показалось Забаве, что видела она уже однажды взгляд этот. Давно, в предрассветных сумерках, на светоградском капище такими же глазами смотрел на нее черный волк. Но отогнала наваждение и уверенно пошла вперед.
Туча подвел княжну к капищу. Дорожка к жертвеннику, рядом с которым стоял Всеволод, была выстелена пушистым ковром. Забава уже хотела ступить на него, да была остановлена жрецом.
- Разуй ножки, княжна, - негоже в дом мужа грязь нести.
Девушка оглянулась на Тучу, тот утвердительно кивнул. Она послушалась и ступила босыми ногами на горячий от солнца ворс ковра. Жрец дал ей знак подойти ближе и встать рядом с князем.
Всеволод стоял перед статуей Рода, справа был Перун, дальше – Хорс. Статуи Мокоши на капище не было.
Подойдя к жертвеннику, Забава ожидала увидеть ягненка или козленка, но на камне лежали колосья ржи и ячменя, рыба в корзине да кринка молока.
Жрец поклонился Роду и, взяв из рук северомирского воеводы ржаной каравай, разрезал его на 2 равные части. Потом у воеводы Тучи взял еще один душистый каравай, разделил и его пополам, отдал одну часть Туче, а оставшиеся половины соединил. Затем, связав половинки прочной льняной ниткой, поднял над головой и с поклоном положил на жертвенник у ног Рода. Оставшийся хлеб воеводы разделили на кусочки и раздали тут же, на площади.
- Плоть к плоти, кровь к крови, душа к душе, - зашептал жрец и протянул князю два серебряных колечка.
Всеволод взял и надел то, что поменьше, на безымянный палец Забавы. Площадь замерла, ждали клятвы.
- Пред богами, перед чурами, перед честными людьми нарекаю тебя, Забава, женой и даю обет любить, оберегать и защищать в Яви, в Нави, и в Прави, - сказал громко, уверенно, с пониманием того, что совершает.
Теперь подошла очередь Забаве клясться.
- Перед миром всем нарекаю тебя, Всеволод, мужем и обещаю любить и почитать, и быть с тобой в Яви, и пойти за тобой и в Навь, и в Правь, - произнесла она негромко и чуть сбивчиво.
Второе кольцо Всеволод надел себе сам прямо поверх перчаток. Потом расстегнул застежку плаща и укрыл им жену.
- Поклонись богам, княгиня! – снова заговорил жрец. – Пусть Род дарует черному волку здоровых сыновей.
Девушка поклонилась идолу в пояс, выпрямилась и без страха взглянула в глаза мужа. Обряд был совершен. Всеволод чуть заметно улыбнулся Забаве и наклонился к ее пересохшим губам. Поцелуй получился коротким и легким. Она почти ничего не почувствовала, только жаром обдало лицо и сердце сильно стукнуло в груди.