- От горя не хочешь ты Правду от Кривды отличить, - уже громко, на всю площадь, заговорил Изяслав. - Бабье ли дело судить да рядить? Тут князь с народом своим говорит.
И встал так, что будто стеной отгородил Забаву от народа. А бугровские дружинники, до того стоявшие в стороне, вдруг тесно окружили князя, оттесняя от него всех северомирских, так что воеводе оставалось только растерянно хлопать глазами.
К оцепеневшей, едва живой княгине подошла Раска и, причитая, увела ее в покои.
Изяслав же, обращаясь к толпе, возвысил голос:
- Нынче я старшой в доме! И мне ответ перед Родом держать за вдову брата моего и за весь народ северомирский!
Глава 21
Забава не помнила, как оказалась в своей комнате на кровати. С трудом выбиралась она из забытья, будто муха из липкой паутины.
- Матушка, очнулась! – зашептала сидящая рядом Раска. - Сейчас водички принесу. Или кваску? – засуетилась она.
- Не нужно ничего, - отрицательно покачала головой Забава, садясь на кровати. – Будто не со мной это деется, - сказала, закрывая лицо руками.
- Княгинюшка, девки воды принесли и одёжу. Умывайся, да выходить надо, - торопливо заговорила Раска.
Забава непонимающе посмотрела на груду одежды, разложенную на скамье, медленно встав, подошла и взяла в руки черный платок. В тот же момент отдернула руку, будто обжегшись.
- Что это, Раска? – срывающимся голосом воскликнула она. – Зачем вдовье принесли?
- Так ведь как же? – не поняла служанка ее вопрос. – Князь Изяслав приказал. Ведь на тризну же…
- Тризну? – как громом поразило Забаву это слово. – По живому тризну?
- Просил князь очень, чтоб вышла, уважила… - умоляюще посмотрела на нее Раска, но Забаву это только разозлило.
- Сам во что хочет пусть рядится, а мне Изяслав не указ, - гневно ответила она, отшвырнув черные одежды. – Пусть хоть силой ведет – никуда не пойду.
Раска огорченно покачала головой и, утерев уголками своего черного платка выступившие слезы, оставила Забаву одну.
В гриднице княжеского дома до позднего вечера продолжалась тризна, которая больше была похожа на Перунов день. Изяслав, восседающий во главе стола в княжеской шапке и черном кафтане с серебряной вышивкой на груди и рукавах, был, как никогда, серьезен и собран. За одним столом сидела северомирская дружина Всеволода и бугровские воины Изяслава. Бугровцы не скрывали своей радости от того, что их князь стал старшим на Северомирской земле, поднимали кубки во здравие нового князя, славили его победу. Пожилые северомирцы исподлобья следили за их весельем, лишь изредка шикая на молодежь.
Северомирский воевода, не пригубивший ни чарки с самого начала трапезы, попытался было урезонить бугровских, но наткнулся на такой злой взгляд Изяслава, что не выдержал и первым поднялся из-за стола.
- Что ж, пора, братья, и честь знать, - со вздохом сказал он. – Каждый в своем дому вспомянет князя Всеволода добрым словом.
Вслед за воеводой поднялись из-за стола и северомирские дружинники.
- Негоже, Володар, обычаи нарушать, - скосил на воеводу глаза Изяслав. – Никто прежде князя из-за стола не встает.
Он помолчал, наблюдая, как растерянно посматривают дружинники на своего воеводу, потом продолжал снисходительно:
- Да уж ладно… Знаю, как верен ты был брату моему, да жду для себя такой же верности.
Воевода, уже собиравшийся тихо покинуть гридницу, закипел от гнева. Приезд Изяслава и его рассказ о смерти Всеволода поразили его. Но чем больше он думал над словами князя, тем меньше им доверял. Как и многие северомирцы, он презирал бугровского князя, потому не мог стерпеть сейчас его унизительного высокомерного тона. Все, что сдерживал днем, поднялось и душило. Руки сжались в кулаки, глаза засверкали от злости.
- Князя нашего нет за столом, - грозно отвечал он Изяславу, - потому не нарушен обычай. А княгиня верно сделала, что не явилась на тризну, потому как тризна эта на балаган похожа.
Вмиг стихли голоса. Все, кто был в гриднице, уставились на Володара, посмевшего в глаза князю сказать такие слова.
– Вот как ты заговорил! – воскликнул Изяслав, вставая из-за стола и хмуря брови. – Отчего же, скажи, тризна на балаган похожа?
Кто-то из северомирских громко кашлянул, кто-то толкнул воеводу сзади, призывая замолчать, но тот не хотел уже молчать.
- Отчего? – загремел его голос. – Оттого, что первейший долг твой был перед братом тело его в Северомирск привезти да предать огню с почестями. Что ж ты сделал? Неоплаканным ушел князь в мир Нави. Как княгине в глаза смотреть будешь?
– Как смеешь ты слово молвить! – взвизгнул Изяслав, багровея от гнева. – Ты сам первый князя предал!
Бугровские дружинники, хмуро слушавшие эту перепалку, начали подниматься со своих мест. Немногочисленные северомирские воины, стоящие рядом со своим воеводой, насторожились.
- Князю своему и княгине я верой и правдой много лет служу, - вскидывая голову, отвечал Володар. Он знал, что никто из северомирцев не посмеет обвинить его в измене.
- Лучшие твои дружинники, сотники, все костьми лежат у Сурицы-реки, а ты жив-здоров! Отсиделся в Северомирске, как лис в норе, - продолжал обвинять Изяслав.
Он говорил, и возмущенный ропот наполнял помещение.
- Мне князем приказано было город защищать да княгиню! – едва перекрикивая этот шум, уже не так уверенно отвечал воевода.
- А ты и рад! – пальцем ткнул в него Изяслав. - А мои Бугровцы со мной стояли, землю нашу кровью своей напоили!
- Напраслину не возводи, князь! – подался вперед воевода. - Я с Всеволодом не в одном сражении побывал, пока твои бугровцы товары свои стерегли…
Но ему не дали говорить. Бугровские опять зашумели, загалдели так, что невозможно было перекричать.
Володар замер у входа, медленно начиная постигать смысл того, что произошло нынче в Северомирске, а поняв, ужаснулся. Невольно подсчитал он в уме, что на одного его дружинника приходится по двое-трое бугровских. Значит, стоит только захотеть Изяславу – живым из гридницы не выйдет никто.
Мысли эти прервал Изяслав, который с такой сильно ударил кулаком по столу, что загромыхала посуда и попадали на пол высокие кубки с золотистым пивом.
- Иди, Володар, - неожиданно примирительно заговорил князь. – Вижу, горе застит очи тебе. Потому прощаю неразумные речи.
Воевода только поклонился слегка, ничего не отвечая, и, придерживая меч, чтоб не бряцал об одежду, вышел вон вместе со своими воинами.
Забава не знала, что происходит в гриднице. Всю ночь она искала в Яви Всеволода. И плакала, и просила его откликнуться, но по-прежнему ничего не слышала в ответ. Рано утром ее разбудил шум за окном. Окончательно проснувшись, она схватилась за голову: с улицы раздавался громкий стук молотков. Стучали так, что тряслись стены.
- Раска, - осипшим голосом позвала Забава служанку, которая, видимо, только вошла. - Что за стук, скажи, за окном?
Женщина что-то суетливо и бестолково начала переставлять на столе, словно тянула время и не хотела отвечать княгине.
- Вот охальники, напугали! – бормотала она, - не бойся, княгинюшка! От воров это, от дурных людей защита.
- Какая защита? От каких воров? – приподнялась на кровати Забава, у которой вдруг потемнело в глазах.
- Князь Изяслав приказал, чтоб тебя защитить, - присаживаясь рядом с княгиней и протягивая ей серебряный ковш с водой, отвечала Раска.
- Что ты говоришь! – оттолкнув ее руку так, что расплескала воду, Забава вскочила с кровати и метнулась к окну.
С улицы тесовыми досками заколачивали ее окна. Одно уж было совсем закрыто, два других – еще наполовину.
Не помня себя, Забава кинулась к двери, да чуть не упала, споткнувшись о все ту же Раску, которая бросилась ей под ноги, обняла и не давала идти.