Трамвай сбавил скорость и, дернувшись несколько раз, въехал в густые голые заросли кустов и деревьев. По окнам и по вагону заскребли ветки. Трамвай описывал кольцо уже в лесу. Здесь, прямо у трамвайной линии, в затененных местах росли подснежники, но сейчас по обе стороны лежал ровный снег, ни бугорка оттаявшей земли. В этом месте всегда было сумрачно, росла дикая малина, и летом, когда трепетала на ветру густая листва, трамвай не наезжал на людей, общипывающих малину, а как бы подкрадывался и вдруг из листвы, из кустов — его морда с огромной глазастой фарой и красные бока. Многие пугались его, как зверя. Впрочем, звери сюда забредали тоже. Близко находились заповедные угодья, и в прошлом году осенью олень истоптал всю клумбу на трамвайной остановке.
Алена ехала, дергаясь вместе со своим прицепным вагоном, описывающим круг, и удивлялась самой себе.
Раньше она даже за хлебом не любила ходить одна, обязательно искала кого-нибудь во дворе в попутчики. А теперь часто гуляла одна по городу и вот даже одна поехала в лес. Стихи требовали уединения. Теперь ей не было скучно одной, она научилась чувствовать деревья, небо, незнакомых людей, птиц. Они оживали в ней словами, и это была сладкая мука — нести в себе прекрасные, еще не родившиеся слова обо всем, что она видела.
Трамвай выехал из густых зарослей на узенькую асфальтированную улицу и остановился напротив желтого каменного павильончика. Несколько человек вышли из вагонов, вагоновожатая, пожилая женщина в теплом платке, в подпоясанном пальто, закрутила до отказа колесо тормоза, взяла ключ и, спустившись тяжело со ступеньки вагона на землю, заковыляла, разминаясь, к павильончику, скрылась за дверью диспетчерской. Алена, проходя мимо, заглянула в окошко. В диспетчерской — несколько женщин. Они пили чай из кружек. На подоконнике в бутылке из-под кефира стояла веточка березы с распустившимися листьями. От этих листьев, от трамвайной жизни павильончика веяло уютом, и Алене захотелось оказаться среди женщин, с кружкой чая в руках. «Может, и чай они заваривают вишневыми веточками, как бабушка Таня», — подумала Алена. Бабушка Таня жила в деревне. Алена каждое лето ездила к ней, а потом вспоминала всю зиму.
Рельсы трамвайной линии, выгибаясь и поблескивая, тянулись из леса и, так же выгибаясь и поблескивая, скрывались по другую сторону павильончика в лесу. Пассажиры, вышедшие из трамвая, уходили по асфальтированной улице в сторону двухэтажных и трехэтажных кирпичных домов. Напротив павильончика участок леса был превращен в парк с клумбами, лавочками, киосками. На высоких деревьях громоздились прутья грачиных гнезд.
Здесь, в лесу, располагались два института — лесотехнический (ЛТИ) и сельскохозяйственный (СХИ). Поселок состоял из прямой асфальтированной улицы и нескольких улиц, которые ее пересекали. Старинное здание сельскохозяйственного института с метеорологической башенкой, высокими стрельчатыми окнами и застекленной галереей, ведущей из одного корпуса в другой, возвышалось за ближними деревьями. Сачок метеорологической башни был надут ветром. Рядом вращалась какая-то штука с полумячиками.
Алена пошла наискосок через парковую часть леса к институту. В этом поселке еще сохранилась керосиновая лавочка, деревянный одноэтажный клуб. На размокшей афише Алена прочитала название фильма: «Ворота Тамерлана». Она не знала, о чем этот фильм. Но название ей понравилось, в нем было что-то загадочное про путешественников.
Алена вышла из поселка на широкую дорогу. Вдоль дороги, по правой стороне, возвышались кирпичные коробки новых домов. Кругом лежал мусор, строительные материалы. Дорога была изъезжена, снег перемешан с грязью. По кирпичам, бетонным плитам Алена перешла самые грязные места. Она знала: если идти, следуя всем поворотам дороги, придешь к Дому инвалидов и за домом к очень красивым местам около реки. Там всегда было столько подснежников. Но там всегда гуляют, медленно передвигаясь, старики и старушки, перед которыми Алена чувствовала себя виноватой. Они старые, больные, а она молодая, красивая и живет дома. При виде этих стариков и старушек или при воспоминании о них Алена с горячей нежностью думала о бабушке Тане и говорила себе: «Никогда! Никогда!» Она не уточняла, что «Никогда!». Бабушка Таня — веселая, крепкая, и нехорошо думать о том, чего «Никогда!» не будет.
За Домом инвалидов дорога круто поднималась на обрывистый берег, где на самом верху находились игровые площадки, карусели и низенькие одноэтажные строения Дома отдыха имени Горького.
Алена шла по дороге, выбирая места потверже, стараясь наступать там, где лед, а не снег или грязь, и сверху (дорога в этом месте круто уходила вниз) видела четырехэтажный, из красного кирпича Дом инвалидов и ворота не Тамерлана, а ворота в дом престарелых. У ворот на двух лавочках сидели старички. И под навесом на автобусной остановке тоже сидели старички. Маленький грязный автобус, едущий из Дома отдыха, спустился с горы, остановился. Но никто из старичков не сел в него. Те, что на лавочках, — грелись на солнышке. А другие сидели под навесом, потому что негде было сидеть. А может быть, вспоминали, как они раньше, когда были молодыми, ездили на автобусах, на трамваях, на поездах. Автобус снова заурчал, полез в гору навстречу Алене. Она свернула с дороги, пошла по снегу между деревьями, говоря себе, что уступает дорогу автобусу, да и дорога там, где он едет, грязная. На самом деле, карабкаясь по скользкому склону, она обходила не грязную дорогу, а Дом инвалидов.
Наверху южные склоны холмов кое-где обнажились до рыжей травы и мхов. А в низинах, где еще лежал снег, Алена вдруг увидела под деревьями зеленые стрелочки подснежников… Они торчали острыми упругими кончиками из осевшего, ноздреватого снега. Листья, образующие стрелочку, были тесно прижаты друг к другу, они сберегали до тепла синий цветок. Алена впервые видела не сами подснежники, а только зеленые стрелочки на снегу. Она присела, решила помочь освободиться от зимы хотя бы нескольким стрелочкам. Начала разгребать рыхлый, местами слежавшийся в комья снег, а под снегом — лед. Подснежники стояли во льду, и зеленое было видно в глубине сквозь мутную толщу льда. Алена вспомнила, какие это на самом деле слабые цветы. Когда стрелочки листьев отходят далеко в разные стороны, синий цветок даже стоять ровно не может на своем бледном тонком стебле, склоняется до земли. «Как же они в снегу растут? Пробивают лед и снег и растут?» Она сидела над стрелочками, искала льдистые зеленые слова, чтобы написать стихи о подснежниках. Но слова не приходили, вернее, их было слишком много, а те, которые были нужны, с холодком и нежностью, не приходили.
Лес на холмах смешанный: ольха, сосны. А потом потянулись березы. Белые стволы убегали один за другим к светло-голубому небу, к застывшим белым облакам. И там, в самой дали, становились уже не деревьями, а березовым светом. Оттаявшие прогалины рыжей земли испарялись, и в этом испарении свет берез казался осязаемым. Алена шла, любовалась деревьями, зелеными стрелочками подснежников, пробившими снег. Их было немного, легко обойти, переступить, но Алена вдруг подумала, что и там, где она идет, наверное, пробиваются к солнцу подснежники, а она наступает на них, придавливает… Подумав об этом, она остановилась и тут увидела, сначала мельком за деревьями, а затем, взойдя по оттаявшему склону на бугорок, очень ясно, какую-то старушку. Она стояла спиной к Алене, прислонившись плечом и щекой к березе. «Устала, — подумала Алена, — отдыхает. Как же она сюда забралась? Зачем же она лезла на такую гору по скользкому склону?» Что-то показалось знакомым Алене в этой фигуре старушки, и вовсе, может быть, не старушки. Ей показалось, что это стоит и прижимается щекой к березке Рыба. Алена метнулась в сторону, и женщина тотчас же обернулась и тоже увидела девчонку. Расстояние между ними было большое, и они обе, так и не разглядев как следует друг друга, быстро пошли в противоположные стороны. «Нет! — подумала Алена. — Что ей здесь делать?»