— Опять поссорились?
— Нет, просто не сошлись во мнениях, — ответила моя сестра.
— В чем именно?
— В чижике, — вздохнула Алла. — Мама не хочет, чтобы он летал по комнате. Она хочет, чтобы он сидел в клетке, как тигр. А мне его жалко. Я не хочу, чтобы он сидел в клетке. Я совсем нечеловеческий ребенок. Мне их так жалко.
— Кого их?
— Всех нечеловеков, — опять вздохнула она, — которые сидят в клетках.
Мы не поехали на птичий базар, и в доме не появилось ни собаки, ни птицы чижика. Но жажда иметь что-нибудь «нечеловеческое» не проходила, и мама Рита предложила рыбок. Аквариум тоже напоминал клетку, но тут совсем другое дело, рыбки не могут жить без воды, а воду надо же во что-нибудь наливать. Алла согласилась, потом стала с нетерпением ждать воскресенья. И вот, здравствуйте, мама в последний день заболела, опять обманула.
Сообщение соседки о предстоящей операции не очень сильно испугало девочку. Гораздо сильнее была обида на автобус, на взрослых людей. И особенно на маму Риту, которая всегда несправедливо поступает. Под словом «всегда» Алла подразумевала не давнишнее приказание считать розовый бант красивее голубого, не многочисленные наказания, а то, что было вчера и сегодня.
Вчера мама Рита пришла с работы хмурая, озабоченная. Аллочка к ней подбежала и радостно сообщила:
— Мама, дядя Эй принес мне новую книжку. Почитай.
— Ты что, Аллочка? Видишь, я только пришла. Еще не разделась даже, — последовал ответ.
Девочка подождала, когда мама снимет пальто, шляпу, и опять пристала:
— Мама, почитай.
— Аллочка, я только пришла с работы. Я должна же поесть.
За ужином зашел разговор о балетной школе, в которую поступила учиться Лариса, и Алла забыла про книжку. Она вспомнила, что книжка так и осталась непрочитанной, когда подошло время умываться и ложиться спать.
— Мама, ты же забыла мне почитать. Почитай перед умыванием
— Поздно, Аллочка. Пора ложиться спать.
— Ну, почитай, ты же обещала.
— Нет.
— Почитай, почитай, почитай!
— Нет Я сказала нет!
Алла раскапризничалась, сказала сквозь слезы:
— Я в тебя сейчас башмаком брошу.
Мама Рита очень рассердилась, но в этот момент у нее вспыхнула такая острая боль в боку, что она даже не шлепнула дочь и ничего ей не сказала.
Соседка стояла перед бабой Валей и Аллочкой и сокрушенно повторяла:
— Вы только не волнуйтесь. Вырежут, и все. Вырезать для них теперь ничего не стоит. Вырежут, и все.
— Где моя мама? — вдруг спросила девочка.
До нее дошел смысл волнения соседки и бабы Вали.
— Она скоро приедет. Ее повезли немного полечить, — объяснила баба Зина.
— Я хочу к ней.
— Завтра поедете с бабушкой и навестите ее в больнице. Яблок ей повезете.
— Я хочу сейчас, — заплакала девочка. — У меня была хорошая мамочка. Она иногда со мной играла и читала мне книжки. Моя любимая мамочка!
Обе взрослые женщины со страхом посмотрели на девочку, по-взрослому вдруг запричитавшую:
— Моя любименькая, хорошая мамочка. Она покупала мне самые лучшие игрушки.
В ее словах прозвучало отчаяние одинокого ребенка, потерявшего самого близкого человека.
— Что ты воешь, как волк на луну? — крикнула баба Валя. — Прекрати сейчас же.
— Моя любименькая мамочка. Она самая хорошая. Я не останусь в твоем доме, баба Валька. Я хочу к мамочке. У меня была очень хорошая, самая лучшая на свете мамочка. Она хотела мне купить рыбок, моя мамочка.
— Замолчи! — опять крикнула баба Валя. — Что ты ее хоронишь, глупая!
Но Аллочка не могла замолчать. Она внезапно осознала всю безмерную любовь к самому дорогому и единственному для нее человеку на свете, к мамочке. Слезы застилали ей глаза, она их не вытирала, смотрела горестным взглядом на расплывающийся перед нею, как в тумане, мир, на расплывающиеся в горячих слезах силуэты бабы Вали и бабы Зины и продолжала с отчаянием причитать, находя все новые и новые слова для выражения своей любви к мамочке.
— Пусть выплачется, не мешайте ей, — шепотом посоветовала соседка.
И Алла плакала слезами горя, после которых дети взрослеют.
Мама Рита вернулась через три недели из больницы слабая, бледная. Передвигаясь медленно от двери к дивану, она виновато улыбалась и с откровенной радостью опиралась на плечо дочери, которое та ей старательно и серьезно подставляла.
Девочка сама ее уложила в постель, сама укрыла одеялом, поправила подушку.
— Ты лежи, а я тебе прочитаю сказку по картинкам. Знаешь, какая интересная сказка.
— Черт возьми, — оказала баба Валя с завистью, — мне, что ли, заболеть.
— Лучше не надо, — сказала счастливая мама Рита и ласково положила руку на голову дочери.
Они были в этот момент вдвоем. Мы для них существовали постольку, поскольку находились в той же комнате.
Буква Ф, Ф, Ф
Спустя какое-то время я понял, что баба Валя, баба Ната, тетя Леля и я — все мы откровенно соперничали с мамой Ритой, пытались отбить у нее Аллочку. Каждый считал себя более достойным для того, чтобы взять ладошку девочки в свою руку. Мне это удалось лучше других благодаря придуманной нами игре в кулачок. Но стоило сделать одно неверное движение, и ладошка Аллы выскользнула из моей руки. А мама осталась мамой, даже превратилась в мамочку, несмотря на то, что отказалась купить собаку и чижика и много раз была излишне строга и несправедлива.
В тот день, когда я это понял, я пришел на Никитинскую с сознанием своей вины. Алла сидела за столом, выводила в тетради буквы. Она занималась в подготовительной группе, готовилась к поступлению в школу. Старательно высунув язык и склонив голову, она заполняла вторую строчку буквой Ф.
Баба Валя сердито попыхивала папиросой и не смотрела на свою внучку.
— Что это ты так надымила? — спросил я.
— Внучка мне удружила. Принесла пачку папирос, кури, дескать, бабка, захлебывайся дымом.
— А где же она их взяла?
— Нашла в кладовке. Раньше прятала, а теперь нашла и принесла. Кури, бабка, кашляй, надрывай легкие, не жалко.
— Сама говорила, нет папироски, — обиженно протянула девочка.
— Вот-вот, спасибо, — закашлялась баба Валя.
— В самом деле, если ты сама просила, то при чем тут Аллочка? Сама просишь, а потом обижаешься. Она же не заставляет тебя курить?
— Ты не понимаешь, что ли, что я говорю? Раньше она прятала мои папиросы, заботилась о бабке, а теперь находит и отдает. Кури, дескать, не жалко тебя, старую развалину.
— Она вовсе так не думает.
— Я так не думаю, — подтвердила Алла.
Она заполнила вторую строчку буквой Ф и приступила к третьей. Моя племянница была так старательна, что в конце концов это меня стало обижать.
— Я к тебе пришел в гости, а ты занимаешься и не обращаешь на меня никакого внимания.
Она пожала плечами:
— Смотри на меня, пожалуйста.
Сказала и перешла на четвертую строчку. Но ей надоело выписывать букву Ф, и Алла принялась пририсовывать к палочке крылья подлиннее и попричудливее и вместо букв у нее стали получаться бабочки.
Мы с бабой Валей могли сколько угодно обижаться и злиться на равнодушие девочки, в котором сами же и были повинны. Алла доказала мне свою преданность. Подражая прекрасно сутулому дяде, она тоже стала сутулой. Но для того, чтобы снова испытать радость дружбы с девочкой, для того, чтобы влиять на нее, воспитывать ее, мне предстояло заново завоевать доверие своей племянницы. И баба Ната должна была снова завоевать доверие внучки, и баба Валя, тетя Леля. И автобусу, людям, находившимся тогда в нем, предстояло его снова завоевать. Что ж, у нас впереди было много времени. Девочка еще только начинала жить, только училась писать первые буквы, да и те получались больше похожими на бабочек. Не спугнуть бы этих легкокрылых мотыльков, не дать им улететь раньше времени.