Нам нужно было пробить стену камеры, выйти во двор мастерских и оттуда через ограду выбраться на волю. Темные сибирские ночи должны были способствовать побегу. Из мастерских мне доставили плоский ломик и пилку для распилки кандалов. В конце апреля мы приступили к пролому стены. Работать можно было только во время прогулки, когда из камеры все уходили. Двое из нас обязательно оставались. Один вынимал из стены кирпичи, другой наблюдал за дежурными надзирателями. Прогулка длилась пятнадцать минут. Работать можно было не более семи минут. Удавалось вынуть один кирпич, и то не всегда. Чем глубже проникали мы в стену, тем труднее было вынимать кирпичи. Нужно было все их закладывать обратно и маскировать. На самое выламывание кирпичей оставалось не более трех минут. Работать надо было не только без малейшего шума, но и не оставляя следа на полу. Поэтому работа подвигалась очень медленно.
Однажды ночью в нашу камеру нагрянули с обыском. Всех вывели в коридор. Сняли нары и, простукивая стену молотком, обнаружили пролом. Нашли и ломик, заделанный в один из стояков нар.
Меня взяли из камеры, увели в одиночку и тщательно обыскали. Дали матрац, подушку, одеяло и ушли.
Утром вызвал меня начальник и предъявил обвинение в проломе стены с целью побега.
— Доказательства, что это дело ваших рук, мы имеем. Что скажете?
Я молча пожал плечами.
— Нам известны и ваши соучастники. Нашли мы и вот это, — он толкнул ногой лежавшие на полу, приготовленные нами для побега, выкрашенные в черный цвет летние холщевые арестантские брюки и куртки. — Это нашли у вас и у ваших соучастников, в матрацах.
Я стоял молча.
— За порчу казенного имущества и попытку к побегу я имею право вас выпороть и отдать под суд, но к политическим порки не применяю. Под суд же отдать вас я обязан. Впрочем, по предоставленному мне праву я могу без суда, в административном порядке, продлить вам на год кандальный срок и на месяц назначить вас на тягчайшие работы. Выбирайте.
По суду мне могли продлить срок до трех лет. При этом «испытательный срок» удлинялся с четырех до восьми лет.
— Я согласен на год кандальных и месяц тягчайших работ.
Соучастники мои получили по тридцать суток карцера. Так закончилась наша попытка выбраться из каторжного централа.
Дни на каторге тянулись медленно и были до одури однообразными. Тяжесть однообразия усугублялась тем, что камеры нашего разряда пользовались прогулкой всего по пятнадцати минут в день. Остальное время заключенные сидели в камерах. В таких, как четырнадцатая, помещалось 35–40 человек, а в больших — до восьмидесяти. Каторжный режим с его убийственными буднями вытравил бы в человеке все, что в нем есть живого, если бы он своей волей, своим упорством не разрушал этого режима.
В каждой тюрьме различными способами политические каторжане нарушали однообразие каторжного режима. Это давалось ценой упорной, часто кровавой борьбы.
Разные категории каторжан по-разному проводили каторжный день. Кандальные и испытуемые находились в одном разряде. По окончании кандального срока с каторжанина снимаются кандалы, и он перечисляется в разряд испытуемых, но никакими другими преимуществами перед кандальными не пользуется. Каторжан обеих этих категорий держали под строгим надзором, и если использовали на работах, то только под усиленным конвоем. Кандальные и испытуемые почти всегда сидели под замком, в камерах.
После окончания испытательного срока каторжанин переводился в разряд «исправляющихся», но лишь в том случае, если за ним не имелось «художеств» — побегов, организации тюремных беспорядков, столкновений с администрацией. Исправляющиеся получали право ходить на внетюремные работы под наблюдением одного-двух надзирателей.
Последняя категория — вольная команда. Это каторжане, окончившие срок исправления. Их освобождали из каторжной тюрьмы и поселяли вне ее стен, в бараках. Работали они без конвоя по нарядам, а на ночь их запирали в бараке. По окончании срока пребывания в вольной команде они уходили на поселение.
Нашей защитой от монотонности каторжной жизни была библиотека. Мы изучали разные науки или просто читали художественную литературу. Библиотека была создана из книг, принесенных политическими после революции 1905 года. Кроме того, некоторые издательства присылали сюда все новинки политической и научной литературы.
Было много и нелегальной литературы. Книги и брошюры переплетали в обложки уголовных романов или религиозных сочинений и таким образом скрывали от жандармских глаз. Книги новых изданий обычно в каталог не вносили, а прятали среди обычной, давно разрешенной литературы. Такие книги выдавались только членам коллектива.