Партийный состав здесь был пестрый. Преобладали эсеры, получившие каторгу за покушения на убийство или за убийства сановников царского правительства. Большевики составляли небольшую группу: Прованский, Рогов, Петерсон, Петренко, Ордин, Трифонов и я.
Леонид Прованский, сын польского социал-демократа, сосланного за лодзинскую стачку в Сибирь, непримиримо относился к пепеэсовцам — польским правым социалистам. «Панские прихвостни» — так называл он их.
Алексей Рогов был неутомимый агитатор. Его преданность партии была безгранична. Во время дискуссий он с непреклонным упорством наседал на меньшевиков и эсеров, беспощадно разоблачал их.
Я, как только освоился, тотчас же активно включился в споры.
Из меньшевиков самыми заядлыми были Кунин и Чаплинский. Если некоторые меньшевики, особенно так называемые «примиренцы», старались в спорах сглаживать острые углы и стремились к компромиссу, то Кунин с Чаплинским были непреклонны. Они считали себя «ортодоксами».
Кунин, низкорослый, крепкий, с маленькой круглой головой, рано начавшей лысеть, говорил подолгу и без запинки, размахивая короткими руками. Речь его была книжной и скучной. Еще более скучным и надоедливым был Чаплинский. Он весь свой яд направлял против большевиков, называя нас «бланкистами».
Впоследствии, во время первой мировой войны, Чаплинский, как и все меньшевики, стал ярым оборонцем.
Эсеро-меньшевистская верхушка пользовалась особыми льготами: получала «с воли» много посылок и жила не впроголодь, как вся масса политических.
Столкновения и споры с меньшевиками и эсерами обычно начинались в дни получения новых газет и журналов. Мы использовали материалы из нашей большевистской газеты «Социал-Демократ», доходившей до нас из-за границы с большим опозданием.
Шел 1913 год.
Под натиском крепнущего революционного движения плотная стена российской реакции давала трещины. Вожди большевистской партии Ленин и Сталин готовили партию, рабочий класс к новой революции.
Весной 1913 года мы получили очередной, 30-й номер газеты «Социал-Демократ». С огромным интересом прочли мы статьи товарища Сталина «Выборы в Петербурге» и «На пути к национализму».
Мы знали, что Владимир Ильич в это время был за границей, но где находится товарищ Сталин, никто из нас не знал. Поэтому у вновь прибывающих большевиков мы спрашивали, не знают ли они, где теперь товарищ Сталин.
Пришедший из тобольской тюрьмы большевик Тохчогло сообщил нам, что Иосиф Виссарионович в феврале 1913 года был арестован и отправлен в ссылку в Туруханский край.
Политические события в стране отзывались и на каторге, приводя заключенных в состояние крайнего возбуждения. Письма, газеты, журналы приносили нам вести об усиливающемся революционном движении. Напряженные дискуссии в четырнадцатой камере вспыхивали с новой силой.
Меньшевики и эсеры высмеивали нашу позицию.
— Вы предсказываете социалистическую революцию, — говорили они, — потому, что вам хочется ее, а не потому, что она действительно наступает… Не кучка ли ваших безграмотных рабочих построит социализм? Происходят обычные экономические стачки. Не только социалистической, но и вообще никакой революцией не пахнет.
Мы настойчиво разоблачали меньшевистско-эсеровские «теории», вскрывали их оппортунизм и обвиняли меньшевиков и эсеров в предательстве рабочего класса.
Большевистская группа нашей камеры пользовалась всяким поводом для того, чтобы поднимать вопросы поведения политических заключенных в условиях каторжного режима. Мы указывали, что политическая каторга Александровского централа, в результате оппортунистической политики эсеро-меньшевистского руководства коллектива, стала терять свое революционное лицо и что коллектив под влиянием этой политики скатывается к обывательщине, утрачивая сопротивляемость и принципиальность. Мы указывали, что ловкая политика начальника тюрьмы, хитрого сатрапа Снежкова, построенная на компромиссах с политическими, разлагает коллектив и он при первых же ударах развалится.
Большевистская группа настойчиво вела борьбу против оппортунистов и старалась группировать вокруг себя революционно настроенных заключенных.
После дискуссий, длившихся больше недели, четырнадцатая камера большинством голосов приняла решение о необходимости выправления политической линии руководства и вынесла этот вопрос на обсуждение всего коллектива. Чтобы парализовать наши действия, руководство повело энергичную обработку других камер.