После его ухода все облегченно вздохнули. Вести борьбу с администрацией в условиях каторги — дело нелегкое. Еще тяжелее ожидать начала этой борьбы. Поэтому всех обрадовало, что встреча с начальником прошла гладко.
— Что-то мягко стелет, каково спать будет? — сказал один из каторжан, ведший «летопись» каторги.
Заключенные заговорили:
— Возможно, что он такую директиву получил. Нерчинские события даром не прошли, да и война…
Пришел староста коллектива. Все бросились к нему:
— Ну, как у вас там прошла встреча?
— Против ожидания, все прошло гладко, ни одного инцидента. Никитин долго оставался в мастерских, подробно знакомился с постановкой дела. Это хороший признак.
Несмотря на благоприятную встречу, все ждали перемен. Но проходили дни, а режим централа не менялся. Надзиратели в первые дни подтянулись было, стали придирчивее, но потом все вошло в прежнюю колею.
Встретив однажды, во время уборки на дворе, старшего надзирателя, я спросил его:
— Ну, как новый начальник? Перемены какие-нибудь замышляет?
— Пока нет. Все мастерскими занят. Говорит, что они плохо поставлены и мало дохода дают.
Внимание нового начальника к мастерским было нам наруку. Это давало перспективу использования мастерских как орудия борьбы против репрессий, если начальник вздумает применять их против политических.
Провозившись месяц с приемкой централа и мастерских, Никитин уехал в Иркутск, где получил крупный заказ от военно-промышленного комитета на лазаретное имущество. Этот заказ обеспечивал полную нагрузку мастерских. Тот факт, что Никитин ограничился заказом только на лазаретное имущество, свидетельствовал о том, что новый начальник был информирован о борьбе внутри коллектива заключенных.
Второй год войны ознаменовался значительным притоком в централ политических заключенных. Опять сильно повысился интерес к политическим вопросам. Учитывая это, четырнадцатая камера снова подняла вопросы о тактике коллектива: о «честном слове», о получении помощи от буржуазных организаций и т. д. Мы, большевики, стремились вырвать рабочую часть коллектива из-под влияния эсеров и меньшевиков.
После бурного обсуждения всех этих вопросов в четырнадцатой камере наша большевистская группа добилась согласия большинства камеры поставить их на обсуждение всего коллектива. Эсеры и меньшевики выступили против этого и большинством голосов провалили предложение четырнадцатой камеры.
Тогда мы поставили перед четырнадцатой камерой вопрос о создании самостоятельного коллектива. Мы не скрывали, что это чревато большими последствиями, что может усилиться нажим со стороны администрации. Но мы считали необходимым сделать это.
После нескольких дней дискуссии внутри камеры и бесплодных переговоров со старостатом коллектива наша камера вынесла решение: «Если коллектив не изменит свою политику, четырнадцатая камера выходит из коллектива».
Угроза раскола вызвала среди политических заключенных возбуждение. Рядовые члены коллектива потребовали, чтобы руководство нашло возможность соглашения с четырнадцатой камерой. Начались переговоры. Они длились несколько дней и ни к чему не привели. Тогда эсеры и меньшевики предложили создать «верховный суд» коллектива и передать все принципиальные разногласия на его решение. Четырнадцатая камера согласилась, но оговорила, что вопросы должны решаться не большинством, а в порядке соглашения. Таким образом, и в этом случае мы оставляли за собой свободу действий.
Из четырнадцатой камеры в «верховный суд» были делегированы три представителя. Троих выделили остальные камеры, в их числе — старосту коллектива.
Два месяца длилась борьба в «верховном суде». Формулировки отвергались то той, то другой стороной. Весь коллектив жил в напряжении. Дискуссии вели в камерах и мастерских. Значительная часть рабочих поддерживала четырнадцатую камеру.
В результате длительной дискуссии нашей делегации удалось добиться, хотя и неполностью, весьма важного ограничения пункта устава о даче «честного слова» администрации.
Пункт пятый устава указывал, что «дача администрации честного слова вообще допустима, но может производиться лишь в тех случаях, когда принимаемое товарищами обязательство не противоречит основной задаче общежития…» К этому пункту в результате дискуссии в «верховном суде» было добавлено: «Дача товарищами честного слова, если оно не противоречит вышесказанному, может производиться лишь с разрешения всего общежития; только в отдельных случаях, не терпящих отлагательства, оно может санкционироваться исполнительными органами общежития». Это дополнение почти лишало возможности пользоваться честным словом, так как каждый случай надо было ставить на голосование всего коллектива.